Покачиваясь из стороны в сторону, как лодка, "Харриер" поднимался
вертикально вверх - Мария даже не знала, что самолеты могут так летать. Она
подумала, что если закрыть глаза, будет не так страшно, но любопытство
оказалось сильнее страха, и меньше чем через минуту она снова их открыла.
Первым, что она увидела, открыв глаза, было наезжающее прямо на нее
окно - оно было настолько близко, что Мария отчетливо увидела на экране
работавшего в комнате телевизора танк, который поворачивал пушку в ее
сторону. Танк на экране выстрелил, и в ту же секунду самолет сильно
наклонился и поплыл прочь от стены. Чуть не съехавшая на крыло Мария
завизжала от страха, но самолет быстро выровнялся.
- Держись за антенну! - крикнул Шварценеггер, высовываясь из кабины и
махая рукой.
Мария опустила глаза. Прямо перед ней из фюзеляжа торчал продолговатый
металлический предмет с круглым утолщением на конце - было непонятно, как
она не заметила его раньше. Он походил на короткое и узкое вертикальное
крыло и сразу вызвал у Марии нескромные ассоциации, хотя его размер был
значительно больше, чем встречается в реальной жизни. От одного взгляда на
этот мощный выступ страх в ее душе сменился радостным воодушевлением,
которого ей так не хватало со всеми этими утомленными Мигелями, немытыми
Ленями и пьяненькими Иванами.
Тут все было совсем иначе: круглое утолщение на конце антенны было
покрыто маленькими дырочками, что слегка напоминало душевой кран и
одновременно заставляло думать о неземных формах жизни и любви. Мария
показала на него пальцем и вопросительно поглядела на Шварценеггера. Тот
кивнул, широко улыбнулся, и на его зубах засверкало солнце.
Мария подумала, что то, что происходит с ней сейчас, - исполнение ее
детской мечты. В каком-то фильме она подолгу просиживала над сказками,
разглядывая рисунки и воображая себя летящей в небе на спине дракона или
огромной птицы, - и теперь это действительно с ней происходило. Может быть,
не совсем это, но, подумала она, кладя ладонь на стальной выступ антенны,
мечты всегда сбываются иначе, чем мы ожидаем.
Самолет чуть накренился, и Мария заметила, что это произошло в явной
связи с тем, что она прикоснулась к антенне. Причем движение самолета
показалось ей каким-то удивительно одушевленным - словно бы антенна была
самой чувствительной его частью. Мария провела по стальному стержню рукой и
сжала его верхнюю часть в кулаке. "Харриер" нервно качнул крыльями и
поднялся еще на несколько метров. Мария подумала, что самолет ведет себя
совсем как привязанный к кровати мужчина, который не может заключить ее в
объятия и в состоянии только дергаться всем телом - сходство усиливалось
тем, что она сидела как раз за крыльями, которые походили на раскинутые в
стороны ноги - невероятно мускулистые, но неспособные пошевелиться.
Это было занятно, но все-таки слишком замысловато - Мария предпочла бы,
чтобы вместо этой огромной стальной птицы в пустом пространстве между
гаражами нашлась самая обычная раскладушка. Но со Шварценеггером, подумала
она, и не могло быть иначе. Она поглядела на кабину - в ней мало что было
видно, потому что на стекле отражалось солнце. Кажется, он сидел в своем
кресле и чуть водил головой из стороны в сторону в такт движениям ее руки.
"А вот у этого робота в кино, - подумала Мария, кладя на антенну вторую
руку, - который был сделан из металла и мог как угодно менять свою форму,
какой у него, интересно, был? Наверно, какой угодно?" Самолет, между тем, поднимался все выше. Крыши домов остались далеко
внизу, и перед Марией открылась величественная панорама Москвы.
Повсюду блестели купола церквей, и город из-за этого казался огромной
косухой, густо усыпанной бессмысленными заклепками. Дыма над Москвой было
гораздо меньше, чем Марии казалось, когда она шла по набережной. Кое-где он
действительно поднимался над домами, но не всегда было понятно, что это -
пожар, выбросы заводских труб или просто низкие облака.
Несмотря на полное безобразие каждой из составных частей, общий вид
города был чрезвычайно красив, но источник этой красоты был непонятен. С
Россией всегда так, подумала Мария, водя руками по холодной стали, -
любуешься и плачешь, а присмотришься к тому, чем любуешься, так и вырвать
может.
Вдруг самолет дернулся под ней, и она почувствовала, что верхняя часть
стержня как-то странно болтается в ее ладони. Она отдернула руки, и сразу же
металлический набалдашник с дырочками отвалился от антенны, ударился о
фюзеляж и полетел вниз, а от былой мощи осталась короткая трубка с резьбой
на конце, из которой торчали два перекрученных оборванных провода, синий и
красный.
Мария перевела взгляд на кабину. За стеклом был виден неподвижный
белобрысый затылок Шварценеггера. Сначала Мария подумала, что он ничего не
заметил. Потом ей пришло в голову, что он в обмороке. Она растерянно
поглядела по сторонам, заметила, что нос самолета медленно и как-то
неуверенно поворачивается, и ее догадка мгновенно переросла в уверенность.
Почти не соображая, что она делает, она перевалилась с фюзеляжа на плоскую
площадку между крыльями (при этом обрубок антенны порвал ей куртку) и
поползла к кабине.
Фонарь был открыт. Лежа на крыле, Мария приподнялась и закричала:
- Арни! Арни!
Но ответа не было. Она опасливо встала на четвереньки и увидела его
затылок с дрожащей на ветру прядью.
- Арни! - еще раз позвала она.
Шварценеггер повернул к ней голову.
- Слава Богу! - вырвалось у Марии.
Шварценеггер снял очки.
Его левый глаз был чуть сощурен и выражал очень ясную и одновременно
неизмеримо сложную гамму чувств, среди которых были смешанные в строгой
пропорции жизнелюбие, сила, здоровая любовь к детям, моральная поддержка
американского автомобилестроения в его нелегкой схватке с Японией, признание
прав сексуальных меньшинств, легкая ирония по поводу феминизма и спокойное
осознание того, что демократия и иудео-христианские ценности в конце концов
обязательно победят все зло в этом мире.
Но его правый глаз был совсем иным. Это даже сложно было назвать
глазом. Из развороченной глазницы с засохшими потеками крови на Марию
смотрела похожая на большое бельмо круглая стеклянная линза в сложном
металлическом держателе, к которому из-под кожи шли тонкие провода. Из
самого центра этой линзы бил луч ослепительного красного света - Мария
заметила это, когда луч попал ей в глаза. Шварценеггер улыбнулся. При этом левая часть его лица выразила то, что
и положено выражать лицу Арнольда Шварценеггера при улыбке - что-то
неуловимо-лукавое и как бы мальчишеское, такое, что сразу становилось
понятно: ничего плохого этот человек никогда не сделает, а если и убьет
нескольких мудаков, то только после того, как камера несколько раз и под
разными углами убедительно зафиксирует их беспредельную низость. Но улыбка
затронула только левую часть его лица, правая же осталась совершенно
неизменной - холодной, внимательной и страшной.
- Арнольд, - растерянно сказала Мария, поднимаясь на ноги, - Арнольд,
зачем ты? Перестань!
Но Шварценеггер не ответил. А в следующий момент самолет резко
накренился, и Мария покатилась вниз по его крылу. По дороге она несколько
раз ударилась лицом о какие-то выступы, а потом из-под нее исчезла всякая
опора. Она решила, что падает вниз и зажмурила глаза, чтобы не видеть
летящих на нее деревьев и крыш. Но прошло несколько секунд, и ничего не
случилось. Мария заметила, что двигатель по-прежнему ревет совсем рядом, и
приоткрыла глаза.
Оказалось, что она висит под крылом - капюшон ее куртки зацепился за
какой-то оперенный выступ, в котором она с трудом узнала ракету. Ракета
своей расширяющейся головной частью немного напоминала антенну, с которой
она имела дело несколько минут назад, - увидев это, она решила, что
Шварценеггер попросту продолжает свои любовные игры. Но это было уже слишком
- у нее на лице наверняка было несколько синяков, а из разбитых губ в рот
сочилась кровь.
- Арнольд, - закричала она, отмахивая руками, чтобы развернуться лицом
к кабине, - прекрати! Я так не хочу! Слышишь? Я так не хочу!
Наконец ей удалось увидеть кабину и улыбающееся лицо Шварценеггера.
- Я не хочу так, слышишь? Так, как ты хочешь, мне больно!
- No? - переспросил он.
- Нет! Нет!
- O.K., - сказал Шварценеггер. - You are fired.
В следующий момент его лицо рванулось назад, и невообразимая сила
понесла Марию прочь от самолета, который за несколько секунд превратился в
крохотную серебряную птицу, соединенную с ней длинным шлейфом дыма. Мария
повернула лицо вперед и увидела наплывающий на нее шпиль Останкинской
телебашни. Утолщение на ее средней части быстро росло в размерах, и за миг
до удара Мария ясно увидела каких-то людей в белых рубашках и галстуках,
сидящих за столом и изумленно глядящих на нее сквозь толстое стекло.
Зазвенел разбившийся стакан, затем что-то тяжелое упало на пол, и стал
слышен громкий плач.
- Осторожнее, осторожнее, - сказал Тимур Тимурович. - Вот так, да.
Поняв, что продолжения не будет, я открыл глаза. Я уже мог кое-как
видеть - то, что находилось возле меня, было ясно различимо, но более
удаленные предметы расплывались, а общая перспектива была такой, словно я
находился внутри большого елочного шара, на стенках которого был намалеван
окружающий мир. Прямо надо мной двумя утесами возвышались Тимур Тимурович и
полковник Смирнов.
- Да, - сказал кто-то в углу. - Вот так и познакомились Арнольд
Шварценеггер и просто Мария.
- Я бы обратил внимание, - прокашлявшись, сказал Тимуру Тимуровичу
полковник Смирнов, - на четко выраженный фаллический характер того, что
пациенту постоянно мерещится хуй. Заметили? То антенна, то ракета, то
Останкинская башня.
- Вы, военные, слишком прямолинейны, - отозвался Тимур Тимурович. - Не
все так просто. Как говорится, умом Россию не понять - но и к сексуальному
неврозу тоже не свести. Так что не будем спешить. Важно то, что налицо
катарсический эффект, хотя и в ослабленной форме.
- Да, - согласился полковник, - даже стул сломался.
- Именно, - сказал Тимур Тимурович. - Когда заблокированный
патологический материал выходит на поверхность сознания, он преодолевает
сильное сопротивление, поэтому часто бывают видения катастроф, всяких
столкновений - вот как сейчас. Самый верный признак того, что мы движемся в
верном направлении.
- А может, это от контузии? - сказал полковник.
- От какой контузии?
- А я вам разве не говорил, в чем дело? Понимаете ли, когда по Белому
дому стреляли, несколько снарядов пролетело насквозь, через окна. Так вот,
один попал прямо в квартиру, где в это время...
Полковник склонился к Тимуру Тимуровичу и что-то зашептал ему на ухо.
- Ну и понятно, - долетали до меня отдельные слова, - все вдребезги...
Сначала вместе с трупами засекретили, а потом смотрим - шевелится...
Потрясение, конечно, сильнейшее.
- Так что ж вы молчали столько времени, батенька? Это ведь всю картину
меняет, - укоризненно сказал Тимур Тимурович. - А я тут бьюсь, бьюсь...
Да и судя по некоторым интервью Саммер в 3 сезоне она должна была играть роль Элисон. По крайней мере такое продолжение сериала мне было-бы наиболее интересно 
