Рассказ опубликованный в журнале «Техника молодёжи» в 1978 году

1

Кто будет его компаньоном в космосе, по дороге к Европе, Двинский узнал за три дня до вылета, когда начальник сказал:
- Скучно тебе не будет. Полетишь с компьютером.
- С кем? - удивился Двинский.
- С компьютером. На Европе нужны не только специалисты. Компьютер, с которым ты полетишь, необычный. Самая последняя модель. Заодно его собираются лишний раз испытать. Да сам увидишь. - Он явно не договаривал.
Но оставшиеся три дня Двинский почти не вспоминал об этом разговоре. Он прощался с Настей. Вечером накануне вылета сказал ей:
- Теперь две недели я буду думать о тебе, и никто мне не помещает.
- Разве ты летишь один?
- Не считая компьютера.
- Бедный. Роботы добрые, но бесчувственные. Тебе будет тоскливо. Ведь правда?
- Нет, - не согласился Двинский, - со мной будешь ты.
Наутро он был на космодроме. Европа - не только часть света. Еще это спутник Юпитера: там филиал института. Рейсовый караван малой тяги ходит к Юпитеру раз в год - полгода туда, полгода обратно. В другое время пользуются экспрессами - сжатый объем, никакого комфорта и грандиозные энергетические затраты. Но ожидание дороже.
Астровокзал. Граница Земли и неба. Две группы - улетающие и провожающие. Насти не было, так договорились. Грустно, когда провожают. Еще грустнее провожать... даже если на год.
На орбите Двинского ждали. Не каждый день кто-то стартует к Юпитеру, тем более на экспрессе. Проводили в ангар. Экспресс без разгонного блока был мал, вроде бескрылого истребителя.
У открытого люка Двинский попрощался с провожатыми. В который раз выслушал последние инструкции - как вести себя при взлете и особенно при посадке. Потом поднялся по лесенке в кабину и опустился в кресло перед пультом управления.
Створки сошлись, отгородив Двинского от людей.

2

- Здравствуйте, - произнес голос. - Двинский Владимир Сергеевич, ведь правда?
Голос звучал ровно, бесцветно, как у обычного автомата. Но слова были другие. "Ведь правда?" - Настя тоже всегда так говорит. Удивительно: ты прощаешься с женщиной и приходишь к машине, и слова, сказанные машиной, те же, что произнесла женщина при прощании. Философский смысл: прощание с человеком - аналог встречи с машиной. И поэтому одинаковые слова? Чушь какая-то!
- Здравствуйте, - ответил Двинский.
- Теперь приготовьтесь, - сказал тот же голос. - Скоро старт. Вы не боитесь одиночества?
- Нет.
- Правильно. Есть вещи, которые сначала надо пережить. Но ладно. Две недели я буду для вас всем - и пилотом и собеседником. Еще буду о вас заботиться. Вместо мамы. Или девушки. У вас есть девушка, ведь правда?
- Невеста.
- Видите, Володя, я умею угадывать. Вы разрешите называть вас так? Вам тридцать, я немного старше. Но мы почти ровесники. Как вам нравится предложение?
- Нормальное предложение, - сказал Двинский. - А в каком смысле мы ровесники?
- Это долгая история, - бесцветно сказал компьютер, - но впереди у нас две недели. Вашей невесты здесь нет, и позаботиться о вас некому. Кроме меня. Поэтому застегните ремни. Мы отлетаем. Можете курить, хотя это запрещено. Мне дым не мешает. Если возникнет пожар, мы с вами его потушим.
- Не курю.
- Вот и чудесно, - произнес компьютер. - Дым мне не вреден, но он плохо пахнет. И тушить пожары мало приятного.
- Действительно, радость небольшая.
- Вы умный, Володя. Вы все понимаете. Но ладно. Вы уже пристегнулись? Прекрасно. Сейчас отлетаем.

3

Перегрузки были небольшие и не доставляли ему неудобств. В этом прелесть старта с орбиты. Перегрузки слабые, но длительные. При взлете с Земли - все наоборот.
Легкий толчок сообщил, что разгонный блок отделился и, сменив траекторию, идет на приемную базу.
- Разгонный отошел. Приготовьтесь к невесомости.
- Готов, - сказал Двинский.
- Хорошо. Вы как ее переносите?
- Неплохо.
- Славно, - сказал компьютер. - Я читал, многие боятся. Сам я этих чувств не испытываю. Кстати, как вам нравится выражение "испытатель чувств"? Тот, кто испытывает разные чувства. Точный синоним человека...
Это произошло. Из-под Двинского выдернули кресло. Он падал на пол. Но падение затянулось, и Двинский разумом осознал, что кресло на месте, он все еще к нему привязан. Ничто никуда не падало. Невесомость.
- Вероятно, это забавно, - сказал компьютер. - Я читал, что из-под тебя будто выдергивают кресло. Но это быстро кончается, если ты тренирован.
Это кончилось. В свое время Двинский тренировался достаточно. Он надавил кнопку на подлокотнике; ремни, скользнув, исчезли. Двинский придерживал кресло, чтобы оно не уплыло.
- Никакого комфорта, ведь правда? - сказал компьютер. - Обедать, к сожалению, рано. Что будете пить? Есть чай, кофе, разные соки...
- Я бы предпочел кофе, - сказал Двинский.
- Правильно. Когда я был человеком, - сказал компьютер, - я тоже предпочитал кофе.

4

Шли вторые сутки полета. Двинский, разговорившийся было с компьютером, теперь избегал бесед. Последняя фраза его обескуражила. "Когда я был человеком". Шутка конструкторов? Нет. Что-то жуткое было в словах компьютера, будто на Двинского повеяло холодом из чужого, скрытого прошлого. "Когда я был человеком"...
Вечером компьютер сказал:
- Вы зря стесняетесь. Не думайте, что меня можно обидеть. Не думайте, что я о чем-то жалею. Все считают, что я потерял. Потерял что-то большое, а приобрел немногое. Наоборот. Я почти ничего не потерял, а приобрел очень много. Мозг, очищенный от эмоций, чистое мышление без примеси унижающих человека страстей... Спрашивайте, я отвечу на ваши вопросы.
Он умолк. Двинский тоже молчал. Он уже понял, что это не шутка. Его спутник киборг - кибернетический организм, человек, сращенный с машиной. Такие уже сто лет разгуливали по страницам романов. Но что они есть в действительности. Двинский не слышал.
- Собственно, я киборг, - продолжал невидимый собеседник. - Знакомое слово?
- Да.
- Но вы не знали, что оно произносится с ударением на "и". Наверняка ударяли на "борг".
- Да, - сказал Двинский. Вот она, человеческая трагедия. Теперь ему важно одно: правильно расставить ударения.
Впрочем, зачем трагедия? Если человек на это пошел, то добровольно. Как он сам признает, его положение ему нравится.
- С Европы меня высадят на Юпитер, - продолжал невидимый собеседник. - Представляете? Разве это не чудо? Я буду работать там, где побывали только роботы. Под вечно бушующей атмосферой, на дне океана газов. Один во веки веков. Это прекрасно, ведь правда?
Двинский молчал.
- Для вас, наверное, все равно, что я, что робот, - сказал его Собеседник. - Вы в чем-то правы. Все правы. Только не думайте, что я об этом мечтал, что добровольно пошел на это. У нас впереди много времени, и вы все узнаете, если захотите слушать.

5

- Смерть - это одиночество. Вы ни разу не умирали. Никогда не ощущали, как замедляется и останавливается время. Вечность проходит в этом состоянии - больше чем за всю жизнь. Но интересно ли вам это? Или я зря стараюсь?
- Наверное, интересно, - помедлив, сказал Двинский. - Ведь этого и вправду почти никто не испытывал. Точнее, некому об этом рассказать.
Разговор происходил, естественно, в той же кабине, что накануне, там же, если забыть, что экспресс переместился на миллионы километров. Собственно, Двинский ни о чем не расспрашивал киборга. Как обычно, тот вел разговор сам.
- Это коллапс времени, - сказал киборг. - Вы со всем миром оказываетесь в разных временных рядах. В субъективном времени смерти нет, ибо по другую ее сторону нет сознания, там ничто. Мир же проскакивает мимо, для него это смерть. Реальна только чужая смерть, собственной для индивидуума не существует.
- Это удобная теория, - сказал Двинский. - Думаю, многие с нею согласятся, если вы это всем расскажете. Приятно чувствовать себя бессмертным, пусть даже в собственном времени.
- Ну, бессмертие в застывшем мире не так уж сладостно... Но бояться смерти не стоит. Вселенная останавливается в сознании умирающего точно так же, как для вселенной застывает коллапсирующая звезда. Знай я это в нужный момент, меня бы тут не было. Но я считал, что смерть возможна и для субъекта - а за нею ничто. Правда, мой выбор оказался лучше, чем я полагал. Теперь, как видите, я понял массу вещей. Вы не представляете, насколько это мощный инструмент - мой теперешний мозг. Впрочем, возможности человеческого воображения ограничены.
- А ваши? - спросил Двинский.
- Я - другое дело. Ведь я смерти не испытывал. Все было спокойнее. Несчастный случай, я без сознания. Потом прямо на столе мне предлагают выбор: или - или. Не смерть мне предлагали, конечно. Но жизнь, которая
меня всегда пугала. Тогда я решил, что пусть уж лучше вообще ничего не будет, никакой оболочки. Незадолго до этого я разошелся с женой. Под ее влиянием, наверное, и родилась у меня эта мысль. Ты, говорила она, добрый, но бесчувственный. Как робот. Тебе только компьютером быть.

6

- Жизнь у нас не сложилась, - рассказывал киборг. - Мы были женаты пять лет. Я ее любил, но был слишком ревнив. Это сейчас я понимаю, что слишком. Тогда мне казалось, что это она слишком легкомысленна.
- Казалось?
- Да, - сказал киборг. - Она была очень красивая, умница... Ну, а на меня иногда находило. Дикая это штука - ревность. Внутри возникает тревога и пустота, а потом эту пустоту затопляет что-то черное, из глубины. И ты уже совсем другой человек. И ты совершаешь поступки, о которых потом жалеешь. И как жалеешь! Но сам убиваешь все... Даже себя.
- Как это? - спросил Двинский.
- Я ведь уже разошелся с нею, - ответил, помолчав, киборг. - Она уехала отдыхать. Вдруг вечером включается видеофон. Смотрю - весела, спокойна. Рассказывает, как отдыхает, на кого-то оглядывается. Кончился разговор, а я места себе не нахожу. Чем она довольна, почему весела, с кем была? Жуткие мысли роились в голове, хоть и права на них не имел. Тем достоверней они казались. Выскочил из дому, взял электрокабину, набрал код города, в котором она отдыхала. Сорвал все ограничители и ручку скорости отжал насколько возможно. За городом кабина сорвалась с полотна и врезалась в лес...
Ревность - дикая вещь, - продолжал киборг. - Теперь я многое понимаю. Если бы в моей власти было вернуть те времена, все было бы по-другому. Нельзя смотреть на женщину как на собственность. Я сто раз клялся ей, что это не повторится. И себе клялся. И все повторялось.
- Вы уверены, что действительно любили? - помолчав, спросил Двинский.
- Конечно. Уверен, и она любила. Она ведь такой же человек. Наверное, любила. До сих пор, вероятно, любит. По-своему, конечно. Она об этом почти не говорила, но есть вещи, которые ты знаешь сам. Ведь правда?
- Пожалуй, есть, - согласился Двинский.

7

Со старта прошла неделя. Заполненная разговорами с киборгом, она пролетела незаметно. Экспресс проходил пояс астероидов. Пояс традиционно считался зоной повышенной метеорной опасности. По сравнению с другими районами солнечной системы вероятность столкновения действительно повышается здесь в тысячи раз, но все равно остается ничтожной.
- Можно, я сам сварю себе кофе? - спросил Двинский.
- Вам не нравится мой метод?
- Нравится. Но я никогда не варил кофе в невесомости. Сейчас мне кажется, что вы варите его почти так, как кое-кто на Земле. Возможно, когда я сам его сварю, ваш мне понравится еще больше.
- Тогда действуйте, - сказал киборг. - Правда, это не по правилам. Мы в поясе астероидов, и пассажирам полагается сидеть по местам. Могут быть ускорения, толчки. Экспресс уходит от метеорита, а вы влетаете во что-нибудь головой. Но что нам правила? Не можете же вы сорок часов подряд не вставать с кресла.
Двинский возился у кухонного автомата. В принципе экспресс мог нести в себе пять человек. Сейчас четыре кресла были сняты, и места было достаточно. Кухонный автомат размещался позади, справа от кресла Двинского. Рядом с автоматом был иллюминатор. За прозрачным стеклом начиналась пустота, заполненная чернотой неба. Окно в черноту, посыпанную мелкими звездами - как порошок кофе с сахаром перед тем, как его заваривать по-турецки.
Как это делается в невесомости? Очень просто, Настенька. Элементарно, любимая. Жидкость слегка намагничивается. Или электризуется. Это раз. Джезва тоже электризуется. Или намагничивается. Это два. Теперь это уже не джезва, а магнитная ловушка. Магнитная чашка. Сейчас мы будем пить кофе по-турецки из магнитных чашек...
Джезву вырвало из рук Двинского. Самого его бросило вперед - мимо иллюминатора, головой к пульту, к металлическим углам и напряжению. Но он не ударился о пульт. У самого пульта его подтормозило, остановило, поставило на ноги. Потом его швырнуло в кресло. Потом были перегрузки.

8

Двинский осматривал кабину. Немного кофе, две маленькие чашки. Но кабину испачкало основательно. Теперь он с тряпкой в руках ползал по полу, отмывая кофейные пятна. Киборг ему помогал.
- Должны быть две лужи в углу. Правильно. Еще правее.
- Точно, - сказал Двинский, снимая пятно тряпкой. - Как вы их находите? Разве у вас есть глаза внутри кабины?
- Нет, - сказал киборг. - Они глядят во вселенную. Но у меня есть инерционные датчики.
- Вы хотите сказать, что реагируете на смещение центра тяжести?
- Естественно.
- На смещение из-за пролитого кофе?
- Почему нет?
- Нужна потрясающая точность.
- Что вы знаете о моей точности?
- Ничего, - сказал Двинский. Он нашел второе пятно в углу. - Нет, нет, нет. Я ничего не знаю. Но каждый сравнивает с собой. И еще - как вам удалось сманеврировать так, что я очутился в кресле? По-моему, вы спасли мне жизнь.
- Не стоит благодарности. Нам угрожал метеорит. Есть множество траекторий, уводящих от опасности. Бесконечное множество. Оно содержит бесконечное подмножество траекторий, на которых инерционные силы бросают вас в кресло. Что остается? Выбрать путь, оптимальный по какому-либо параметру. Например, по величине ускорений.
- Но ведь это очень сложная вариационная задача! - воскликнул Двинский. - Ее нужно решить, и практически мгновенно! Разве это возможно?
- Почему нет? - сказал киборг.- Если решение однозначно, процесс его нахождения сводится к переводу. Это чистая лингвистика. Вы переводите задачу с языка начальных условий на язык решений. Естественно, все переводят с разной скоростью.
- И вы быстрее всех?
- Нет, - сказал киборг. - Как пишут в анкетах, я владею обоими языками в совершенстве. Мне не нужно переводить. Если задача поставлена, я сразу знаю решение.
- Слова я слышу, - сказал Двинский. - Впрочем, если вы делаете такие вещи инстинктивно, как я перехожу улицу, мне очевидна и суть. Только почему я не оказался в кресле вверх ногами? Впрочем, для вас это тоже просто.
- Естественно, - сказал киборг.- Я могу придать вам любое положение относительно кабины. Могу усадить в кресло, прижать лицом к иллюминатору, положить вашу руку на пульт, заставить нажать какую-нибудь кнопку. Наш ручной пульт - фикция. Когда кораблем управляет робот, пилот всегда может перехватить управление. У нас такое возможно лишь в принципе. Сигнал с пульта перебивает мои команды, но от меня зависит, чтобы пульт молчал.
- Почему так сделано? - спросил Двинский. Вновь на секунду он ощутил знакомое чувство, будто на него повеяло холодом. - Зачем?
- Никто этого не предвидел, - сказал киборг. - Все думали, что у пилота есть возможность взять управление на себя. На деле получилось не так. И правильно. Человек всегда во власти эмоции. У него могут возникнуть галлюцинации, он может сойти с ума, его может затопить черная волна из глубин психики. Я знаю это на опыте. Мало ли что может случиться с человеком!..
- А с вами?
- К моему глубокому сожалению,- монотонно произнес киборг, - ничего.

9

Двинский любовался Юпитером. Более величественного зрелища он не видел. Земля тоже впечатляет, но мы привыкли к Земле. Юпитер - другое дело. Никакая кинохроника не в силах передать вид на Юпитер с расстояния 'в миллион километров. Бездонные глубины атмосферы, выпуклости тайфунов, полосы облаков, круглые тени спутников. И то, для чего в языке еще нет подходящих слов.
Экспресс догонял Европу. Торможение началось вскоре после выхода из пояса астероидов. Основная скорость была сброшена. Даже наиболее сложный маневр - гравитационное торможение при пролете Каллисто и Ганимеда - был завершен. Сейчас экспресс, почти погасив скорость, приближался к Европе. Ее пятнистый диск висел впереди, превышая Землю, наблюдаемую со стационарной орбиты. И увеличивался на глазах.
- Вы не забыли, как вести себя при посадке? - спросил киборг. - Через несколько минут мы войдем в атмосферу. Когда скорость упадет до тысячи километров в час, я выпущу крылья. Верней, сначала тормозные парашюты. Ленточный, потом обыкновенные. Их четыре. Они очень красиво
смотрятся на фоне неба - как букет из четырех цветов. Хотя я бы предпочел, чтобы их было три.
- Почему?
- Ну, четные букеты кладут на могилы, - сказал киборг. - Парашюты напоминают мне, что я... не совсем жив.
Некоторое время они молчали.
Европа стала больше Юпитера. Ее вогнутая чаша занимала полнеба. Она уже не увеличивалась в размерах, но рисунок пятен укрупнялся.
- Пора прощаться, - сказал киборг. - Надеюсь, наши беседы не пропадут впустую. Вы нравитесь мне, Володя. Главное, берегите свою невесту. Не поддавайтесь ревности. Мужчина должен уметь прощать. Сейчас я никогда бы не поступил так, как раньше. Мне бы хотелось, чтобы вы всегда ее любили. Пусть моя печальная история не повторится.
- Ваша жена тоже была неправа,- сказал Двинский. - По-моему, ей нравилось вас мучить. Женщина должна быть другой. Если любит, конечно.
- Она меня любила, - сказал киборг. - Есть вещи, которые ты знаешь. Кстати, обратите внимание на пейзаж: скалы Европы - это вам не какие-нибудь Альпы! А какой, по-вашему, должна быть женщина?
Небо в иллюминаторах окрасилось алым: экспресс накалял воздух. Скалы были далеко внизу, дикие, нетронутые цивилизацией. От них тянулись длинные тени. Экспресс приближался к линии терминатора - внизу была вечерняя заря, там заходило Солнце, хотя на ста километрах оно стояло еще высоко. Еще немного - и будет видна темная сторона спутника. Там обитаемый центр, и ночь, и люди уже засыпают.
- Женщина должна быть доброй,- сказал Двинский. - Как моя Настя.
- Ее зовут Настя?
- Да. А почему вы спросили?
- Так, - монотонно произнес киборг. - Действительно глупо. Она у вас, наверное, красивая.
- Очень, - сказал Двинский. - Хотя почему-то ее лицо ускользает, я не могу удержать его перед собой. Отчетливо помню лишь родинку на щеке.
- Родинку на щеке?
- Да. У нее небольшая родинка возле левого глаза. Но она ей идет. Только ее фамилия мне не нравится. Но это дело поправимое. Ведь правда?
- А как ее фамилия? - помедлив, спросил киборг.
- Фамилия? - Двинский назвал фамилию. - Зачем она вам?
Киборг не ответил. Несколько мгновений висела тишина. И внезапно оборвалась - в репродукторах замяукало и засвистело. Это Двинский уже слышал - радиоголос Юпитера, превращенный в звук.
Но почему киборг включил приемник, не ответив на заданный вопрос?
Экспресс во что-то уперся - это пошли за борт парашюты, гася оставшуюся скорость.
Опять невесомость. Без предупреждения, без приглашения затянуть ремни. Поверхность спутника метнулась вверх, запрокинулась,
перевернулась. Экспресс падал. Мелькнуло небо - пустота, заполненная черным. В отдалении возник причудливый разноцветный букет. Четыре небесных цветка, отделенные парашюты.
- Почему вы не выпускаете крылья?..
Киборг молчал. Или ответ потонул в грохоте радио.
- В чем дело? - закричал Двинский. Спутник медленно поворачивался в иллюминаторах. Снизу. Слева. Справа. Сверху. Опять снизу. Экспресс вращало.
- Что случилось?
Никакого ответа.
Что могло случиться? "К сожалению, ничего". За иллюминаторами - лишь небо и скалы. Скалы все ближе, и небо все ближе. И жуткий хохот радио.
Двинский дернулся к пульту. Еще не поздно. Включить двигатель и выпустить крылья. С киборгом что-то произошло. Там разберемся.
Двигатель ожил сам. Корабль вздыбился. Двинского вырвало из кресла и швырнуло вперед - на острые углы и напряжение.
Это уже когда-то происходило.
Он не ударился головой о пульт. Его подтормозило в воздухе. Нет - он висел неподвижно, а кто-то уводил от него пульт, медленно поворачивал вокруг него кабину и приближал к его глазам иллюминатор. И давил, давил, давил иллюминатором на лицо.
Перегрузка была оглушительной. Двинский не мог шевельнуться, но мысль работала. Были фразы, которые все объясняли: "Роботы добрые, но бесчувственные", "Я сто раз клялся, что это не повторится", "Что-то на меня находило", "Я готов был убить каждого", "Теперь я бы так не поступил", "Со мной ничего не случится", "Ее зовут Настя?", "А как ее фамилия?", "И у нее родинка на щеке? Ведь правда?.."
Совпадение? Нелепое совпадение? Нет. Нет. Нет!
Когда он уже видел место, в которое врежется экспресс, неведомая сила оторвала его от иллюминатора и швырнула в кресло.

10