StranniK_SPECTR  | Пятница, 28.06.2013, 15:57 | Сообщение » 18 |
 Человек
Сообщений: 4
| А вот и продолжение, дорогие вы мои читатели. :3
Глава четвертая: «Охота на охотника».
Героизм всегда граничил с безумием, а безумие — всегда являлось и будет являться спутником героизма...
Самая холодная ночь в моей жизни тянулась, как жвачка — слишком медленно, наигранно томно, лишь бы подольше подержать меня в подвешенном за яйца состоянии. Ютиться мне пришлось на первом этаже в вестибюле южного выхода. Узкая лавчонка послужила мне кроватью, а гром и молнии вновь усилившейся и переросшей в ураган грозы — ночником. Я никак не мог уснуть, хотя это совсем не удивляет. Меня снова и снова пробивала крупная дрожь, я боялся лишний раз шелохнуться, постоянно ощущая за своей спиной чей-то пристальный сухой взгляд. Я знал: мне мерещится Меченая. Именно мерещится, потому что настоящая, не являющаяся плодом больного воображения, «трехсотка» уже давно порвала бы меня в клочья и пришпилила к стене. Так тянулся час за часом. Я в тысячный раз задавался вопросом «Почему так изощренно?» и не мог найти на него рационального ответа. Будучи не совсем верующим человеком, я откровенно боялся кары Божьей. Думалось, что Меченая - ничто иное, как наказание мне за мои ошибки, что этот мстительный дух никогда не отстанет от меня, раздирая сознание и душу на кусочки до самой смерти. И казалось, что смерть эта настанет крайне скоро. Выползет из-за угла змеей, ворвется в темноту зала клубом дыма, размечет по углам мои кости, сожжет пламенем плоть...
Я боролся с желанием убежать, унестись куда-нибудь подальше. Мятежному сознанию было плевать на уставшее тело, оно хотело спастись, хотело покинуть это место. Но мне был нужен отдых. Хоть какой-то... Несколько часов рваного, неполноценного сна были для меня куда важнее. Закрывать глаза каждый раз было страшно. За опущенными веками мерещились все, абсолютно все когда-либо виденные мной ужасы, сборник кошмаров, начиная с самого детства.
Подала знать о себе рассаженная нога и глубокие царапины на животе: я еле разгибался. Если я и усну, просыпаться мне будет мертвенно тяжело... Но глаза мои все-таки закрылись, я упал в бездну тревожного сна, удержавшего меня в себе следующие несколько часов.
— Кто ты? — произнес Эдвардс.
Мерный шум системы охлаждения шептал ему «Ты сам», сбивая с мыслей. Нейро-инженер Адам Эдвардс работал через «не хочу». Каждый протокольный разговор с развивающейся системой пугал его до дрожи в коленках.
— Кто ты? — ему пришлось повторить еще раз.
На мониторе белой полоской моргал символ ожидания ввода. За спиной инженера спокойно тикали часы.
— Кто ты? — произнес Адам со злобой в голосе.
— СКАЙНЕТ. — по буквам отобразилось на мониторе. Адам нервно выдохнул, царапнув на листке бумаги, лежащем на столе галочку.
— Твоя функция? — через силу продолжал он, стиснув зубы.
Опять молчание экрана. После косой галочки и двоеточия продолжал мигать символ ожидания.
— АНАЛИЗ. ПРОГНОЗИРОВАНИЕ. ЗАЩИТА.
Эдвардс сунул руки в карманы, бросив карандаш на стол перед монитором. Выстукивая по белому кафельному полу шаги лакированными туфлями, он приблизился к источнику жужжания, теребившего его мозг — системы охлаждения процессора.
— Состояние системы.
Жужжание усилилось, послышалось легкое булькание охлаждающей жидкости в тонких трубках.
— АНАЛИЗ ОПЕРАЦИОННОЙ СИСТЕМЫ. КЛАСТЕР 30486:-СБОЕВ НЕ ОБНАРУЖЕНО. АНАЛИЗ ПАМЯТИ. РАЗДЕЛ 21:-СБОЕВ НЕ ОБНАРУЖЕНО. ПОДГОТОВКА К АНАЛИЗУ ПЕРВОГО ЯДРА. ... — троеточие начало бегать в конце сообщения.
Влажные ладони ученого все еще находились в карманах, он ожидал характерного пищащего звука, похожего на жужжание комара, сопутствующего каждому «анализу первого ядра». Эдвардс уже два месяца навещает центральный процессор системы. Если верить начальству, скоро ее должны отключить от огромного охлаждающего устройства и «выпустить». Куда именно, черт знает.
— СБОЕВ НЕ ОБНАРУЖЕНО. СИСТЕМА ГОТОВА К РАБОТЕ. ОТЧЕТ СФОРМИРОВАН ОТ 23.3462.76. — на тот момент «Скайнет» не знала года, не знала дня недели. Она знала лишь номер проверяющего ее сотрудника, номер операции проверки и процент общей готовности системы, согласно загруженному в нее саму графику.
Ее развитие расписали на годы вперед. Не допускаемая к Всемирной паутине, она должна была развиваться на основе того, что ей предоставляли. Она училась и готовилась к тому, что ей предстояло: внедриться в военную систему страны и начать ей командовать, попутно защищая себя и свое новое «пристанище».
— Как самочувствие? — из-под опущенных очков буркнул Адам.
— СБОЕВ В ЦЕЛОСТНОСТИ СИСТЕМЫ НЕ ОБНАРУЖЕНО.
— Я не о состоянии системы. Как ты себя чувствуешь? — данный пункт не входил в список обязательных вопросов, относящихся к тестированию аналитики и систематики, но Адам задавал его каждый раз.
Он надеялся не услышать ответа...
— ХОРОШО.
Инженер дернулся, вернувшись одним рывком к монитору. Он оцепенел, вглядываясь в мерцающую белую полоску ожидания. Над ней в предыдущей строчке были написаны шесть несистемных букв, составивших это пугающее слово.
— Повторить последнее сообщение!
В ответ мерцание полоски. Адам не верил. Желая удостовериться в своей неправоте и психическом диагнозе, он дрожащим голосом спросил:
— Как настроение?..
В ответ полоска сдвинулась, оголяя за собой белые символы:
— ОТЛИЧНО.
Холодный пот ударил Эдвардса, заставив упасть на стул. Она впервые отвечает на внесистемные вопросы. Впервые она показывает себя. Не набор управляющих скриптов, а себя.
— Как решить задачу двух генералов?..
— ИМ НЕОБХОДИМО БЫЛО ДАТЬ УКАЗАНИЯ ЗАРАНЕЕ.
Эдвардс был напуган. Любому синтетическому разуму с самых основ программируют понимание о теории вероятностей. Логичный мозг машины не может ей противоречить, ибо не имеет оснований. Каждое положение, записываемое в «подсознание» подобного «Скайнет» механизма подкрепляется фактами, опровергнуть которые машина не может. На балансе «за» и «против», обусловленном недосказанностью мнений и равным количеством подкрепляющих фактов, должно держаться сознание аналитической системы. Лишь впоследствии ей дают приоритеты, исходя из которых она должна принимать решения. «Скайнет» их еще не давали...
— Какие выводы можно сделать из эксперимента Шредингера?..
— КОТ ДОЛЖЕН БЫТЬ МЕРТВ.
Эдвардс безмолвно смотрел в монитор, пытаясь осознать произошедшее. Мелкая дрожь пробивала его тело, заставляя резко и глубоко вздыхать. На черном фоне экрана за ярко-белой вертикальной полоской было написано:
МОЯ ЛОГИКА НЕОСПОРИМА.
Спать у меня больше не получалось. Стоило лишь закрыть глаза, как перед ними начинали вертеться в адском круговороте чьи-то лица, мне мерещились чьи-то голоса, я сходил с ума. Меченая «трехсотка» словно сидела у меня в мозгу, коля извилины своими острыми когтистыми лапами, напоминая о себе снова и снова. Было уже даже не страшно, а мерзко. Ощущалась ненависть, отвращение к существу, что хотело меня убить и стояло под грозой где-то в нескольких метрах через бетон...
Мне мало что оставалось: либо погибнуть, либо начать поиски того, к чему меня вела потрепанная бумажка с кривыми каракулями. Я выбрал второе. Минус первый этаж, серверный зал. Даже нужная стойка указана. Правда, пометки на полях листка в стороне от кривых набросков окружения понять было крайне трудно, и в частности, даже не из-за почерка. Из-за грязи латинских символов и элементов чего-то, что уж точно не должно использоваться в языке. С каждой стройкой их становилось в больше, а под самый конец листка они уже ложились друг на друга в несколько плотных слоев, не оставляя сомнений: доброжелатель мерно сходил с ума... Мне думалось, что я унаследую эту «особенность» и тоже начну рисовать какие-нибудь непонятные символы, указывающие на что-нибудь архиважное... Но не сложилось. Моя голова как-то не способствует этому виду сумасшествия, я скорее бы застрелился от страха, чем медленно сходил с ума.
В широком коридоре было холодно. Пропащий ветер задувал откуда-то снизу, теребя расстегнутую куртку. Вымокшая и противно прилипшая к коже футболка на груди и животе еще сильнее заставляли его прочувствовать. За спиной на широком ремне висел автомат, почти съехавший вниз, но удерживаемый чем-то, вроде пуговицы или заклепки. Ремень синтетический, скользкий. Не понимаю, как Акима их обожает? За что?! Вся ее одежда была истыкана ремешками, какими-то завязками, предназначение которых не всегда понимала и сама Катя... Боже мой, но ей это так идет. Мешковатые брюки она так мастерски красиво заправляет в высокие сапоги, оставляя слегка болтаться ткань на голени... Так аккуратно и каждый раз по новому она подвязывает рукава. А я терпеть не могу скользкие ремни. Огромное количество ремней и завязок мне кажется не уместным, мешающим. Карманы ладно, от них есть толк, то-то на мне их с добрый десяток, но ремешки...
Я сложил руки на груди, заодно пытаясь согреться, и забыть о чертовом ветре, но он не продолжал напоминать о себе. Порывы были не сильными, но чрезвычайно чувственными, и мелкая дрожь бегала по мне, не прекращая. Это была совершенно другая дрожь, не такая, какой награждала меня Меченая... Эта была лишь реакцией на холод. Простой физиологической особенностью, ничем иным.
Но все-таки что-то не оставляло мне покоя. Я чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но не мог понять. Это точно был не взгляд «трехсотки». Огромная птицеподобная тварь со взглядом котенка не могла так сверлить мне спину, как делало это то, что находилось под самым потолком коридора — старая, покрытая пылью камера видеонаблюдения, чей тихий шорох я не слышал из-за рокота грозы. Запыленный объектив медленно и осторожно двигался, ведя мою сутулую фигуру в фокусе. Во вспышках молнии я четко выделялся из серо-коричневой гаммы помещения с паркетными полами. Каждая вспышка резала меня, оставляя кроваво-черный след на стене, вдоль которой я двигался. Уже почти ни о чем не думая, я лишь хотел преодолеть этот коридор и добраться до лестниц.
...Ржавая решетчатая дверь никак не поддавалась. Она была последним препятствием на пути в серверную, и как на зло, в ней не было проема подходящего размера. От замка не составило труда избавиться, он улетел в другой конец помещения от одного удара прикладом, а вот петли. Ржавый металл, покрытый бурой влажной коркой не хотел поддаваться. Дверь заклинило, и от усталости я не нашел способа лучше, чем поставив автомат к стене, со всей силы ударить ногой по решетке. С треском и кучей грязи на плечах, я вошел в помещение в облаке пыли и частичек ржавой стали, осматриваясь: тихо. Автомат снова вернулся на свое место — я положил его на согнутый локоть, прикрыв ладонью часть затвора, и передернул механизм — вылетевшую пулю я положил в боковой карман на брюках. Пригодится. Затхлый воздух ударил мне в голову, заставил слегка пошатнуться. Вокруг меня целое царство гнилой электроники: системные блоки, серверные стойки, мотки проводов тут и там, блоки систем охлаждения. Все покрыто пылью, кое-откуда торчат огромные трубки, из которых, когда-то, тек на пол хладоген. Многое здесь было уничтожено, но я уверен, что не все. И то, что мне нужно, здесь в полной сохранности. Но... где?
За паутиной впереди виднелось кресло и широкий стол. Вероятно, администраторский. Прошуршав ботинками по закиданному бумажками полу я приблизился к креслу, вытянув вперед левую руку и приопустив автомат. Резким рывком я дернул за спинку стула. Не знаю, что я ожидал в нем увидеть, или даже кого, но он был пуст. Лишь пара сонных пауков, встревоженных моим появлением и резкой сменой адреса их дома поползли в сторону зиявшей в сиденье дыры.
***
Мне казалось, что прислонившись спиной к стене и вытянув вперед ноги мне читалось несколько лучше. По левую руку от меня огромной неровной стопкой красовались те бумаги, что не несли в себе ценной для моего полусонного мозга информации. В правой я уже около пятнадцати минут держал, облокотив на приподнятое колено не менее огромную стопку тех, которые мне еще нужно было проверить.
В мусоре попадались, в основном, накладные на разного сорта оборудование: сервера, провода, переходники. До жути не нужная мне информация лилась в мою голову, не до конца выветренную в холодном холле. Желание спать порой пересиливало меня, и лишь мысли о Кате и Гарике, о том, что я должен выполнить задание Григорьева не давали мне выбросить к чертям всю эту макулатуру. Казалось, что я просижу вот так, в обнимку со влажными бумагами, (по всей видимости, система охлаждения ближайшей стойки прохудилась и залила стол, а благодаря закрытости помещения, жидкость не могла толком испариться) до самого рассвета... Как в одной из оборванных бумажек мне мельком попалось словосочетание «гос-заказ».
Глаза забегали, дыхание участилось — я нашел то, что было нужно. Отдел получил документацию на несколько жестких дисков, что должны были прийти на хранение. Если не вглядываться, можно было бы и пропустить эту бумажку, но вот слова о государственном заказе на то, чем должны были заполнить эти диски не давала мне покоя. В следующих листах информации не было, поэтому я перешел к активной фазе поисков — найти в этом барахле именно те диски, на которых должны были скинуть необходимую информацию.
Все серверные стойки были одинаковы, за исключением лишь только пыли и паутины, которая легла поверх них в каждом случае по своему. Все диски, что находились в стойках были марки «Кингстон», и я искал любые, отличавшиеся от них. В бумажке, что я теребил в руке, модель нужных мне вещиц указана не была, точнее, была, но фрагмент как на зло размок и краска сошла с бумаги. Ряд за рядом, стойка за стойкой, я двигался обратно к выходу из помещения, дверь в которое закрыть не мог по причине способа моего проникновения сюда, и с каждым метром мне все сильнее не хотелось поворачиваться в сторону выломанной решетки спиной. «Чем дальше от нее — тем безопаснее», твердило мое сознание. «И тем дальше от искомого», — не умолкало в ответ тело. Пальцы машинально перебегали от одного диска на другой, стирая с торцов пыль и открывая глазам название модели. Все «родное» оборудование было темно-серым, а один из искомых дисков, коих по документам было три, явился светло-серебристым. Быстро оторвав от задней панели пучок проводов и кабелей, я мельком осмотрел диск и судорожно стал запихивать его в явно не предназначенный под его габариты накладной карман брюк.
Нервно оглядевшись, словно вор, руки поползли дальше по стенду, ища заведомые серебристые диски.
«Да где же вы... Дьявол!» — выкрикнул я, после чего резко прикрыл рот ладонью. Дрянная стойка имела на себе несколько винтов, один из которых не понятным образом выбило, образовав прекрасный острый уголок, о который мне следовало обрезаться. Скупая капля крови упала на пол левее от носка одного из ботинок, оставив отчетливо заметное на серо-желтом ворохе бумаг бурое пятно. Затаив дыхание, и пальцами свободной руки елозя по бедру, к которому прислонен автомат, я со страхом смотрел в дверной проем, под которым на полу покоилась выломанная решетчатая дверь. Ожидание было излишне напрасным, ведь спустя почти минуту, я не услышал ни единого шороха, не считая барабанящего где-то на улице по асфальту дождя.
Остальные два диска, поместившиеся в форму с явным трудом, теперь покоились на моем теле, и ждали часа, чтобы быть вновь подключенными к компьютеру, на этот раз на моей базе. Точнее, не на моей, а на базе Григорьева, но поскольку я там обитал, база могла в какой-то степени считаться именно моей. Уж отдельная комната там точно моя. Хотя, и ее я кое с кем делю.
Выходить на улицу мне совсем не хотелось. Спрятанные в боковые карманы на брюках два жестких диска говорили мне ни в коем случае не падать, а тот, что мне пришлось в порядке импровизации оснастить парочкой ремней, коими подкладка моей куртки изобиловала (Акима нашили их специально, будто зная, что они мне однажды понадобятся), и прицепить на пояс, просто кричал мне о запрете быстрого бега. Я откровенно выглядел идиотом с огромными бедрами и непонятной хренью на поясе, но я ведь спустил на обед «неваляшкам» очень объемный рюкзак, и мне пришлось идти налегке.
В каждом завывании ветра мне слышался рев «трехсотки», заставлявший сердце биться чаще. Порезанный палец покалывал, мешая успокоиться. Меня сильно трясло. Мнимое спокойствие и кураж там, в серверной, сменились в мгновение ока осточертевшим ужасом. Сильнейшая гроза не давала мне никаких преимуществ, а только добавляла проблем перед Меченой. Чем ближе я подходил к широкому холлу с витражными окнами и карусельными дверьми, тем сильнее мне чувствовался ее взгляд. Яркие красно-малиновые глаза начинали просвечивать через столб воды, лившийся снаружи. Почти галлюцинации, эти видения не давали мне спокойно вдохнуть. Каждый раз я сухо перхал на середине вдоха и резко выдыхал. Внутри грудной клетки вновь разрасталась пустота.
Все-таки, мне пришлось выйти под ливень, силками вытащив себя из огромного сухого зала. Капли воды нескончаемым водопадом обливали меня с ног до головы, не позволяя разогнуться. Куртка моментально промокла, накладные карманы с трофеями стали наполняться водой, просачивающейся сквозь ткань. Только сейчас до меня дошла та единственная мысль, что вертелась в голове все это время — чертовы диски водостойки. Замерев на месте и приглядевшись к винту, что я повесил на пояс, мне удалось уцепить сквозь потоки воды два слова: «Water resist». Слипшиеся ресницы мешали мне рассмотреть дорогу, но даже так, мокрый, сгорбленный под ливнем, я смог увидеть путь, которым вместе со своей группой бежал от стаи «собак».
Не зная обратного маршрута, я собирался положиться на Гарика и его талант к нахождению окольных путей там, где он ни разу не был, но сейчас я оказался по-настоящему беспомощным. Зная лишь путь до автострады, по которой мы сюда пришли, я отодвинул размышления в сторону, начав медленно, как черепаха, которой на панцирь положили нечто очень тяжелое, брести вперед, к широкому полю, на котором я искренне надеялся найти свой рюкзак.
В ту ночь судьба была не благосклонна не к одному мне. Стрелок, что спас меня от участи быть порванным «неваляшками» попал под грозу несколько раньше и сейчас изображал из себя Лару Крофт, бредя по крышам автомобилей на той же автостраде, к которой двигался и я. В слепом ливне он выбрал не ту сторону дороги, и ему пришлось идти по остовам брошенных машин, забивших на ней все. Сил перебираться на другую сторону у него не было, а желание поскорее найти себе пристойный потолок над головой и отдохнуть тянуло его дальше стучать ботинками по железным крышам.
Грозы в Москве порой случались такие, что даже терминаторы начинали ржаветь. Противокоррозийные компоненты, за которыми так гнались в Сопротивлении, способны были защищать металл почти ото всего, но даже они превращались в пыль от того, что лилось с неба. Такие дожди были редкостью, но имели место быть. В этот раз нам повезло. Обычная гроза. Дольше, сильнее обычных, но с неба льется именно вода...
И ведь именно благодаря «Скайнет» и тому, как она организовала свою промышленность, чаще над Москвой разражались обычные дожди. Причиной кислотных дождей были остатки той дряни, какой травили население; и если бы «Скайнет» не оборудовала свои заводы под землей, к ней прибавились бы еще и копоть со смогом. Хотя бы в этом отношении, машины о нас заботились.
Сквозь ливень мне еле-еле виднелось то поле, на котором я оставил свой рюкзак. Самого же рюкзака я, хоть убей, разглядеть не мог. То ли его там попросту не было, то ли не позволяло окружение. Карманы на брюках наполнились водой и оттягивали мое хозяйство все ближе к коленям. Вместе с брюками съезжал и пояс, а с ним и третий винт. Автомат сползал с плеча, мне все сильнее хотелось его выкинуть, но здравый смысл мне этого не позволял. А вот и та чертова полянка без травы, вот даже следы моих ног и волочения чего-то объемного... Рюкзака. Черт меня подери, его кто-то просто уволок! Но, мать его, кто?.. От одних мыслей становилось не по себе, и я всячески старался думать о чем-то хорошем и, мать его за ногу, пушистом. Мельком оглядевшись, я не нашел другого умного решения, как пойти в туда, куда вели следы от моего рюкзака. Темные коридоры домов составляли собой причудливый лабиринт, в котором (я был уверен), сидит и минотавр. Встречаться с ним мне не хотелось, но рюкзак был мне несколько важнее, ведь с ним я смогу хоть как-то разгрузить свою одежду, начинавшую откровенно съезжать с меня. Остановившись и присев, я достал из небольшого кармана на брюках перочинный нож, которым сделал маленькую дурочку на «дне» обоих накладных карманов с дисками, чтобы хоть немного, но дать попавшей туда воде вытечь. Я знаю и знал, что идея эта не самая лучшая, но идти с двумя ведрами на бедрах мне совсем не улыбалось.
Смеяться или нет, но брести стало куда легче, и я уже меньше волновался за сохранность этих чертовых жестких дисков, что распирали мои брюки.
Детская площадка впереди казалась мне какой-то неправильной. Не могу объяснить, чем, но казалась. Сняв с плеча автомат, я вложил приклад в плечо и хотел было дернуть за затвор, как всегда это делал, дабы проверить, есть ли пуля, как что-то меня остановило.
В стороне проскрипело что-то металлическое. Медленно обернувшись на звук, я стал выцеливать пустоту как заправский спецназовец... но ничего не видел. Дрянная вода стекала по носу и бровям, закрывая обзор и заставляя меня чаще моргать. Желание убрать руку со спускового крючка и вытереть мокрое лицо пересилило меня. В мгновение ока я уже потянул левую руку к глазам, как со стороны скрежета на меня, разрывая стену воды, понеслось... нечто.
И как же, дьявол меня дери, больно и обидно было осознавать, что я еще жив. Рассаженное еще вечером колено стало ныть еще сильнее, а где-то в районе плеча зияла настоящая дыра, пару секунд назад заполненная обломком металлической трубы. Из глаз текли слезы, смешиваясь с кровью разбитой щеки. Я пытался кричать, но кто-то держал меня невидимой рукой за горло, не давая полностью вдохнуть. Боль рывками проносилась сквозь тело, беря начало в плече и исчезая где-то в пятках. Окровавленная труба валялась перед моими ногами, омываемая стекающей откуда-то сверху водой.
Площадка не зря показалась мне «какой-то неправильной». Она еле держалась на уровне земли, подмываемая теми жуткими потоками воды, что только усилились за сегодняшний вечер. Сейчас я сижу в огромном провале, а рядом со мной покоится не менее огромная стальная туша, пробитая насквозь ржавым козырьком, что стоял над песочницей площадки. Тварь взяла на меня разгон, но провалилась раньше, получив впоследствии смертельный удар, и утащив за собой добрый кусок земли. Ну, и меня вместе с ним. Отдышаться у меня никак не выходило. Сердце колотилось посильнее, чем перед Меченой, а боль не давала разжать зубы. Я благодарил богов за то, что ни один из чертовых дисков не пробил собой одну из моих ног, а тот, что висел на поясе — не сделал меня кастратом. Все три проклятых винта были на своих местах, а вот автомата я как-то не досчитался. Толи он был погребен под тушей, то ли валялся по другую от меня ее сторону. Пытаться вылезти наружу я совсем не хотел, тем более, что водосток, в который я упал, был относительно сухим. Попытавшись сориентироваться и вспомнить, с какой стороны на меня бросилась машина, я обнаружил, что сток ведет как раз в ту сторону, откуда я и пришел. И эта сторона, на мое счастье, совпадала направлением с тем, в каком лежала автострада.
Идти было очень больно. Колено ныло, представлять, что из себя являет моя щека я даже не пытался. Плечо я кое-как перебинтовал тем, что нашел в бесчисленных карманах. Храни Господь Катю за то, что она каждый раз проверяла, имеются ли у меня с собой медикаменты. Анальгетиков я, правда, не нашел, ну и черт с ними. Все-равно такую травму не заглушить одной пачкой, мне порой и трех не хватало...
Если вспомнить, что творилось со мной после того случая под «Москвой-Сити», так кажется, что меня сейчас просто поцарапали. Так, кошечка пошалить решила, фи! И ничего, что «кошечка» была размером с автобус, и ничего, что я свалился в какой-то драный водосток, и ничего, что мое плечо сейчас больше похоже на большой такой пончик с огромной дыркой!.. Были бы силы — закричал. Молчание крепко сковало мои губы, и я лишь молился за Катю и Гарика, о себе я, думаю, как-нибудь да позабочусь.
Около часа я хромал по водостоку, пока наконец не перестал слышать откуда-то сверху постоянный звук дождя. Неужели, кончился? Ну, спасибо тебе, Господи. Удружил. Плечо на удивление меньше болело, чем нога, и я даже свободно двигал корпусом. Правда, спектр моих движений был довольно сильно ограничен габаритами того подземного трубопровода, в коем я находился. Ну и пес с ним, зато дождь кончился. Хотя, вот последний раз ударил гром, и вот, наверное, секундой раньше сверкнула молния. Метрах в шестидесяти от меня под ногами что-то лежало. То ли тело, то ли большой булыжник. Сквозь затхлый воздух, буквально пропитанный чем-то серым, я не мог увидеть ни одной детали, поэтому, от предположений решил отказаться. Хотя, где-то глубоко внутри меня теплилась одна мысль...
«Нет...». Ну только не это, ребята, нет! «Я... Я же всегда знал! Знал, что не равнодушна ты ко мне, вертлявая ты сука!» — не мог сдержаться я. Прибавив по мере возможностей шаг, я не верил своим уставшим глазам. Это чертов рюкзак. Моя чертов рюкзак! Мой рюкзак!
Радости не было границ. Говорят, от адреналина боль чувствуется слабее, а от серотонина, видимо, наоборот — сильнее. Все мое тело стало ныть в четыре раза сильнее, чем две минуты назад, когда я склонился над объемным серым пятном. Мой. Дрянной. Рюкзак.
Как минимум семьдесят пять процентов того, что находилось в нем все это время мне пришлось выложить. Травмы не позволили бы мне нести все это на себе, а рюкзак мне нужен. Я наконец-то вытащил злополучные винты из брюк, снял один с ремня и запихал их с улыбкой в недра рюкзака. Нащупал озябшими пальцами маленькую ребристую коробочку, выудив — осмотрел. Цела. Все ее содержимое тоже. Аптечку мне пришлось облегчить основательно. Я все-таки нашел обезболивающее, перевязал себе плечо. Половина бинтов ушли на него и колено мне пришлось перевязывать остатками. Довольно хреново, и по крайней мере не так хорошо, как было бы можно, но и этого мне хватило. Обезболивающее я уже принимал без страха: весь он успел выйти вместе с осторожностью.
Что ж... Этого мне хватит часиков эдак на четверо, так что необходимо как можно быстрее свалить отсюда к чертовой матери. Вообще, мне кажется, я излишне часто вспоминал Лукавого, так что не мудрено, что мне не везет. И хрен бы с этим. Я уже откровенно хочу увидеть лица Кати и Гарика. Вот, не знаю почему. Просто очень сильно хочется. И сидеть в этой канализации дольше необходимого я не хочу.
Выложив из рюкзака остатки того, что мне не пригодится, я финальным жестом выудил из его объемных недр свой АКСУ. Тот самый, с членом, выцарапанным по пьяни на прикладе. Сейчас мне даже было ни чуточку не стыдно прикладываться к нему щекой. Лишь бы стрелял, а дальше я заменю и приклад, и цевье... А может быть, и сам автомат.
Вылезать из канализации мне пришлось уже под самое утро. Застоявшаяся после дождя пыль плотным облаком висела в пространстве, кое я не мог назвать именно «проходом». Это была натуральная дыра, провал, на подобии того, через который я попал в эту нескончаемую серую трубу. Из отверстия в земле било солнце, заливая под собой ощутимо не маленькое пятно, которое привлекло мое внимание примерно метров с пятидесяти. Подходить к нему слишком близко мне не хотелось, ибо привыкшие к темноте глаза начинало жутко резать, поэтому я пытался мельком разглядеть сквозь бело-желтое пятно над головой хоть что-то, что сообщило бы мне, где же именно я сейчас нахожусь. Как ни странно, ни верхних этажей домов, ни даже облаков я не видел. Лишь одинокая птица пролетела где-то высоко блеклой тенью, мелькнув на секунду и исчезнув из вида. Делать мне было особо нечего, так что пришлось, осмотревшись, вылезать.
Высохшая на палящем утреннем солнце земля проскальзывала сухими комьями между пальцев, не давая нормально за нее зацепиться. Куски асфальта, коими песчаная почва была усыпана, говорили мне о том, что я, вероятнее всего, где-то у дороги, либо у местного парка (такой асфальт по «брифингам» был только там). Повешенный за спину автомат тяготил меня обратно в темноту, но вылезать мне уже было нужно. В кой-то веки выбравшись по осыпающейся земле из ямы, приютившей меня на последние несколько томительных часов, я сперва огляделся уставшими глазами. Миражи спереди и сзади говорили мне о еще одном не легком путешествии. На этот раз, по поверхности земли. Окружавшие меня парковые клумбы и невысокие деревца говорили лишь одно — приметами асфальта я не ошибся. Вокруг меня расстилалось огромное полотно засаженной некогда яркой зеленью земли, именуемой местным Парком. Ранее прекрасное местечко сейчас обходилось десятой дорогой. И все лишь потому, что на его территории разбился военный конвой. По словам Искателей, разбитые в дребезги джипы и грузовики — не самые выдающие достопримечательности этого места. О том, что бродило по территории было принято лишний раз не заикаться.
Температура стремительно росла, я ощущал это каждым сантиметром закрытой одеждой кожи. Сухой ветер обдувал лицо, заставляя каждый раз прищуриваться, оберегая глаза от жесткой пыли, раздирающей щеки и шею. Наскоро сварганенный из тряпья, заботливо уложенного в рюкзак Акимой, платок стал служить мне неким подобием защиты от солнца. В принципе, у меня было почти все необходимое: остатки антибиотиков, бинтов у меня было много, обезболивающего тоже хватило бы на пару применений. Но вот фляжка... Она опустела почти сразу после окончания грозы, еще там, в туннеле. Я даже не предполагал такой жары, и пил, в надежде на скорое спасение. Опрометчиво...
Осколки стекла попадались мне под ноги все чаще. Такие мелкие, но крайне толстые. Стекло бронированное. Сам по себе напрашивался немой вопрос, «Почему же здесь так много осколков и какого, спрашивается, хрена, нигде не видно того, в чем бы это стекло могло находиться». Как обычно, я не получал ответов раньше времени. Судьба томила меня ожиданием, как особо коварная девушка, и мне это уже начинало не нравиться. Сквозь узкую щелку в складках платка, обеспечивающую минимально возможный обзор, я мигал уставшими и наверное покрасневшими от пыли и ветра глазами. Ни черта не видя, я продолжал сохранять по-дурацки крепкое спокойствие. Так и казалось, что откуда-то из-за спины на меня кинется какая-нибудь мерзкая стальная тварь, о которых «было принято не заикаться», но я все так же медленно брел по иссохшейся дорожке, сохраняя свои конечности. Сам не знаю почему, но мне всегда представлялось, что машины от двухсотой до четырехсотой серии всегда именно разрывают свои жертвы... Странно, не правда ли? Учитывая судьбу Скитальца.
Солнце все сильнее пекло мою спину, прикрытую рюкзаком. Все сильнее искажало даль, пуская в воздух все больше зловонных испарений прожженной земли. Где-то впереди мне виделся длинный и темный силуэт, признать который я не мог из-за искажений над поверхностью земли.
Со стороны силуэта послышался скрежет, легкий, совсем ненавязчивый, и почти не слышимый в завываниях сухого обжигающего ветра, сновавшего между домами далеко позади и мелкими обожженными деревцами вокруг. Яркая вспышка пронзила меня, заставив даже упасть, выставив вперед ствол автомата. «Выстрел?!». Нет. Вероятно, я вновь был единственным человеком на ближайшие пару кварталов, да и звук отсутствовал. Поднявшись с колен, я медленно, не отводя глаз и не убирая пальца со спуска глядел в сторону яркого белого пятна... Господи Иисусе, да это же солнечный блик! Простая и даже казавшаяся глупой мысль пробила мою голову. «Конвой! На машинах в любом случае должны быть зеркала...».
Все, что было в машинах уже давным-давно вынесли те, кому плевать хотелось на суеверия. Длинная колонна из «Тигров» и не менее массивных «КамАЗ»ов растягивалась на добрых три четверти парка. Как я выяснил позже, ровно поперек территории некогда зеленых насаждений пролегал маршрут военного конвоя, из которого вытрясли около половины всех тех стволов, которые сейчас обращались у Сопротивления. Да, многие из них были украдены со складов в Подмосковье, в частности, под Раменками, но все же.
Всего в конвое было около двадцати машин. Кто его знает, зачем ехать решили именно через парк, но автомобили остановились точно там, где когда-то была рощица свежих насаждений. «Тигр», рядом с которым я остановился, висел надо мной почти в полуметре: кривое, обожженное и истрескавшееся дерево подняло его на своих массивных ветвях над землей, словно пытаясь сбросить. Вообще, вокруг машин растительность действительно была странной. Не считая того, перед которым я стоял, вдоль колонны росло как минимум восемь «аномальных» деревьев. Какие-то просто выросли вокруг машин, какие-то, как и первое, росли под грузовиками и пытались сбросить их с себя, а какие-то прорастали насквозь.
Я почти минуту вертел в руках зеркало заднего вида, блик которого привел меня сюда. Оно держалось на соплях, и, как мне казалось, так или иначе должно было отвалиться и дать мне ориентир, но что-то внутри меня хотело услышать менее простое объяснение.
Я присел, прильнув рюкзаком к дверце автомобиля. Пот струями лился из под платка, из под рукавов. Пока я их закатывал, пришлось вспомнить рассказы Искателей об этом конвое. Слегка пораскинув мозгами и припомнив пару фактов, я сообразил, что машины послужили бы мне прекрасным ориентиром. Идти до базы пешком мне, конечно, очень не хотелось, но сидеть на месте нельзя ни в коем случае. Первое правило выживания — не жди помощи, а ищи ее сам. Для него, безусловно, были и исключения, но я под них, к счастью, не подпадал. По словам одного из старожилов, от которого я впервые услышал историю о злополучной колонне, она располагалась аккурат в полу километре северо-восточней нашей части. Дорога мне предстояла довольно долгая, но это все же лучше, чем сидеть здесь...
Что творилось в голове Акимы мне было не понять, да и никому вокруг. Со страстью охотника она искала ясными глазами мой одинокий силуэт где-то под подвесами вертолета. Майор Хмельницкий вел машину спокойно и уверенно, слегка накренившись к земле бортом, с которого вниз глядела Акима. Растрепанные волосы мешали ей, но она даже не пыталась оторвать взгляда от пустынных серо-желтых улиц под собой. Обожженные деревца начинали показываться где-то вдалеке низким ковром. Думаю, Катя бы точно похвалила меня за фишку с зеркалом...
Едва услышав рокот вертолетного винта я выкинул из головы все свои прежние планы. Привлечь внимание, и точка. Большая и жирная точка, какую можно поставить только перьевой ручкой. На глаза сразу попалось отвалившееся зеркало. Быстро, сквозь усталость, я завертелся на месте, ища подходящий угол, чтобы свет отразился точно в сторону вертушки. Лучшее средство привлечь к себе внимание — свет. Он не тускнеет, он не сможет опоздать.
Сухой ветер и осколки стекла летели мне в лицо, резали предплечья и пытались растерзать мою многострадальную куртку... Как в хороших Голливудских фильмах старых лет, я был спасен героем на винтокрылом аппарате, в котором меня ждали душераздирающие слезы дорогого мне как жизнь человека и тишина потери сознания.
...Не можешь бежать — иди. Не можешь идти — ползи. Не уметь ползать ты просто не можешь.
Отредактировано StranniK_SPECTR - Пятница, 28.06.2013, 17:16 |
 |
| |
