|
Холодный старт
|
|
Alcatraz  | Суббота, 13.04.2013, 21:31 | Сообщение » 1 |
 T-X
Сообщений: 3002
| Автор: StranniK_SPECTR
http://ficbook.net/readfic/434468
Фэндом: Терминатор
Рейтинг: NC-21
Жанры: Фантастика, Экшн (action), POV
Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика
Размер: планируется Макси
Кол-во частей: 5
Статус: в процессе написания
Описание:
"Будущее не предопределено". Но оно жестоко. Холодно. Бесчувственно. Оно покрыто ржавчиной и отблескивает под светом усталого солнца пятнами машинного масла.
2017 год. Силы Сопротивления разбросаны, неорганизованны. Россия так же подверглась ядерным ударам «Скайнет», но вот дух людей - на удивление крепок.
И где-то вдалеке блещет надежда, которую пытаются выловить из мутных вод.
Предисловие.
...Что такое будущее? Многие задавались таким вопросом. Многие пытались дать ему определение, предсказать его. Но у совсем немногих это получалось. В большинстве своем общество надеется и видит свое будущее красочным: всерасовый мир, идиллия, утопическое общество без преступлений и проблем...
Но человек был создан с язвой власти и опухолью тщеславия в сердце. Человек был и останется существом, которому претит мирное существование. Которое стремится к хаосу. Ко смерти.
Не важно, своей или кого-то еще. Но сам факт... порой пугает.
Будущее человечества мне видится отнюдь не красочным и ярким. Оно видится мне темным, прогнившим.
Цвета радуги в нем мне видятся выцветшими фотографиями, вода мне видится с пятнами машинного масла...
...Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокоивают меня.
Пролог.
...Тьма сгущалась над фигурой. Тени, подобно змеям, сползали вниз, к основанию высокого силуэта. Они струились по всей его площади, местами завязывались в узлы, противореча всем законам физики. Мир словно перевернулся за последние двадцать с гаком лет: кто-то перемен не замечал, а кто-то видел их во всем. В частности, изменениям подверглась та часть природы, что отвечала за растительность — по всему миру города и веси зарастали густыми джунглями, или наоборот, выжигались до основания.
После утреннего дождя Москва преображалась: блестящие от еще не высохшей воды поверхности, лужи; только пробивающееся сквозь пелену облаков солнце начинает испарять влагу с крыш, с обломков некогда величественных зданий — страшно красиво.
Силуэт слегка дернулся. Хотя, слово «дернулся» не верно подобрано — силуэт просто резко изменил свое положение. Это было не вздрагивание. Скорее, точный расчет. Машинный расчет. Пелена тумана, окружавшая его слегка поредела, открыв взгляду половину фигуры за собой — высокая, несколько угловатая, походящая своей осанкой на хищную птицу; с высоким корпусом, еще более длинными конечностями, заведенными назад и согнутыми, как у кузнечика; на том, что можно было описать, как «морда» или «голова», отсвечивали на тонких лучиках солнца крупные чешуйки... Существо дернулось вновь, на этот раз обратно, в то положение, в каком было раньше. Конечности слегка согнулись, «колени» были отведены еще сильнее — существо наклонилось. Послышался свист, легкий, ненавязчивый, словно кто-то вдалеке спускает шину автомобиля; силуэт прогибался, наклоняясь вперед. Центр тяжести смещался еще большим отклонением конечностей назад, не давая существу упасть носом в землю. Приблизившись к мокрому асфальту и уменьшившись в высоте почти вдвое, существо нервно повело чешуйками на морде, словно морщась. Гости.
Двое приближались по разбитой дороге, начиная заворачивать в квартал направо. Первым двигался самый опытный из двоих — Лис. Видимо, такое прозвище ему дали за довольно звериные черты лица, за острый вздернутый нос, за мелкие и подозрительные глаза. За ним шел его напарник — молодой паренек лет двадцати, не старше — его звали Тополем за высокий рост и легкую глупость взгляда, просматривающуюся сквозь зеленую радужку. Они были вооружены до зубов, у одного — дробовик, у второго — штурмовая винтовка, плюс личное оружие и несколько гранат... Не каждый боец Сопротивления, чьи красные повязки находились на предплечьях бойцов, мог позволить себе разгуливать в таком обмундировании. Напарники шагали в ногу, держа оружие наготове, и ожидали причины, чтобы спустись крючки. Пальцы Лиса слегка подрагивали, Тополь же был совершенно спокоен, и даже расслаблен. Фатально расслаблен...
Шаг за шагом пара приближалась к завороту домового двора, в котором на поросшей высокой травой детской площадке некогда находился игровой комплекс с качелями, горкой. Ныне он опустел, почти все, что состояло из железа разнесли мародеры. Остался лишь бурьян, да парочка кустов, разбавляющих общую унылость перспективы. Они ожидали новых гостей, тех, кто раздвинет заросли в стороны, пробираясь глубже туда, откуда пахнет смертью, откуда веет страхом. Лис нервно спросил:
— Идем? — как бы пытаясь убедить напарника не идти никуда, а остаться на месте, или еще лучше - уйти.
Тополь кивнул и первым протянул свободную от оружия руку в сторону травы. Заросли с легкостью поддались, разойдясь в стороны, будто кто-то потянул за ниточки на кончиках травинок. Приподняв ногу и переступив булыжник, мешавший проходу, Тополь погрузился в зелено-желтое месиво, обхватившее его со всех сторон. Перекрестившись, Лис последовал за ним.
Капля за каплей, вода стекала по носу существа обратно в лужу — подобно кошке, оно решило «умыться», заодно подслушав за улицей о том, где только что прошли две сутулых фигуры. Вновь дернув чешуйками, существо неохотно подняло морду. Свет, пробивающийся через запыленное стекло витражного потолка где-то наверху, больно ударил по глазам, заставив тварь тут же опуститься всем телом. Посвистывая чем-то внутри, она изогнулась, будто готовясь к прыжку, но в последний момент замерла, слегка довернув корпус в сторону — хлопок...
Лис схватил напарника за плечо и, крича в половину голоса, стал обливать грязью нерадивого солдата — пробираясь через заросли, Тополь не усмотрел за собой, зацепив и с хлопком повалив на землю деревянный щит, покоившийся на спиленном основании детских качелей. Упав на влажную землю с отнюдь небольшой высоты, он произвел предательски громкий звук, наверное заставивший пол округи обратить внимание на это место. Скаля зубы, Лис и толчком показал Тополю, чтобы тот продолжал идти и впредь был внимательнее, иначе загубит их обоих. Хлюпая ботинками, бойцы буквально ползли через бурьян, боясь даже чихнуть.
Преодолев первую полосу препятствий, они, согнувшись в три погибели, выбрались из высокой травы, обнаружив на себе огромное количество мелких и почти не болящих порезов — бурьян оказался намного более жестким и острым, чем на первый взгляд.
— Проверь карманы. Ты ничего не выронил? Я в эту сраную траву не вернусь! — опять же шепотом произнес Лис, бегая ладонями по собственному разгрузочному жилету.
Перед двойкой распростерлись развалины одного из крыльев дома, стоящего буквой «П» — они только что прошли насквозь через двор и оказались за его пределами — покрытые туманом и парящие на слабом солнце, огромные каменные глыбы и навалы песка и грязи поблескивали, заставляя прищуриваться.
Ветер свободно гулял среди обломков, производя пугающие, но красивые звуки — завывания и свист, от части похожие на звуки игры оргАна. Пройдя всего лишь несколько метров вдоль линии развала, Лис вскинул оружие, готовясь стрелять... Но куда? Слева, в маленьком садике с витражным потолком находилось что-то, что привлекло его внимание. Двойка замерла, подняв оружие в ожидании. Тополь лишь спустя секунду понял, куда смотрит его товарищ и, перехватив дробовик левой рукой и прикрыв пальцами затворную рамку, второй рукой дернул за «помпу», с точностью дослав новый патрон в ствол; тот же, что уперся в пальцы левой руки — вставил обратно.
За мелкими кустами впереди возвышалась высокая фигура. Та самая, покрытая извивающимися тенями. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, она ждала действий от двойки, в ее планы не входило знакомство с этими людьми. Пальцы Лиса задрожали, он не знал, что перед ним стоит, и пусть был вооружен, все-равно боялся. Мелкими шажками он начал отступать, продолжая держать силуэт на прицеле.
Первый шаг сделал Тополь: мало о чем задумываясь, он дернул за чеку висевшей у него на поясе осколочной гранаты и размахом бросил ее вперед, начав двигаться в сторону. Силуэт никак не отреагировал на бросок; спустя четыре секунды тишины, от взрыва у двойки заложило уши — под крики Лиса и его беспорядочную стрельбу в туман, граната взорвалась, лишь накренив загадочное существо в сторону. Взрыв толком не причинил ему вреда, зато рассеял туман, окружавший существо ореолом. Высокая, грузная, перед двойкой стояла машина. Чешуя на корпусе-морде начала подрагивать. Издав противный писк, машина просела, согнув свои колени и моргнула глазами — широкой полосой света, идущей через нос, в которой яркими очертаниями выделялись фото-сенсоры. Сделав шаг и промяв под собой влажную землю, машина рывком присела еще ниже, став примерно одного роста с людьми...
Тополь последним полноценным выдохом опустошил легкие. Почувствовав отсутствие опоры под ногами, он стал искать взглядом то, за что можно ухватиться, — руки его стали свободны, он выронил свой дробовик — но увидел лишь приближающуюся землю. Воздух будто сжался, ударом отбросив солдата на полтора метра. Сопровождаемый оглушающим, режущим нутро свистом, переходящим в низкий, утробный клекот, импульсная волна, исходящая от существа пробила тела обоих бойцов Сопротивления насквозь, одному подарив испуг и легкую контузию, а второго — заставив потерять равновесие и взмыть в воздух, подобно ласточке. Машина одним мощным рывком приблизилась к Тополю, потерянному в пространстве. До него оставалось всего два метра, когда откуда-то спереди в корпус зверя впилась маленькая, поблескивающая зеленым, финтифлюшка, назначение которой трудно определить с первого взгляда. Секунда — и яркая вспышка озарила омертвелый многие десятилетия назад сад, в котором развернулась бойня. Лис, поднявшись с земли, зарядил по машине осветительным зарядом из подствольника, что висел на его винтовке. Поведя чешуйками на морде, тварь отступила на шаг назад, как бы принимая более устойчивое положение — она была оглушена.
Тополь, вскочив на ноги попробовал было дать деру, но ноги его подкосились. Пока машина оправлялась от осветительной гранаты, Тополь не мог оправиться от ее удара: внутри все будто сжалось, легкие высохли, став похожими на два бумажных пакетика, на лбу выступила испарина. Бегая взглядом вокруг себя, Тополь не мог осознать своей ошибки. Легкие солдата медленно умирали, пораженные давлением воздуха при ударе. Он не мог вздохнуть. Вдох — и ничего, второй — и снова в легких пусто. Внутри грудной клетки солдата будто что-то застряло, не давая расправить плечи, не давая наполнить грудь пропитанным страхом и машинным маслом воздухом. Началась паника. Осознавая, что он не может дышать, что внутри его грудины словно разрослась огромная опухоль, раскрылась воздушная подушка, давящая изнутри и принимающая давление снаружи, Тополь пытался кричать, отползая дальше от машины. Но не мог. С каждым его движением воздуха внутри оставалось все меньше, легкие не могли раскрыться, не принимали воздух. Из них лишь шла кровь... Густая. Как томатный сок. По спине пробежалась холодная рука — ужас скорой кончины приближался со скоростью товарного поезда. Но сильнее солдата пугало не это. Его пугали глаза, смотрящие на него из под исцарапанного стального кожуха, игравшего роль век. Его пугал взгляд интереса.
Словно котенок, не понимающий того, на что он смотрит, машина, склонившись всем телом над судорожно пытающимся дышать Тополем, медленно наклонила морду в сторону, пристально смотря на погибающего человека. Она старалась углядеть в угасающем взгляде обреченного то, что всегда пугает обывателя — темные прожилки смертного ужаса, пронизывающего тело через сосуды, через вены, сквозь кости и плоть до самого костного мозга... Она искала отпечаток самого сильного человеческого чувства. Того, что нельзя сымитировать. Того, что всегда манит и от которого пытаешься бежать, сломя голову, когда осознаешь его силу. Страха.
Не глядя под ноги, Лис несся напролом сквозь высокую траву, так пугавшую его несколькими минутами ранее. Сейчас ему все-равно, что за кошмары ожидают его за желто-зеленой порослью, лишь бы убежать подальше от того, что он увидел своими собственными глазами.
Сквозь темноту слышались тихие полувдохи Тополя. Хрипя всей грудью, он смотрел в глаза своему губителю. Тот же в свою очередь уже насытился тем, что искал — балансируя на одной лапе, машина схватила погибающего Тополя за грудки и подняла вместе со всей его амуницией выше себя самой. Кровь стекала по его рукам, ее следы превратились в галстук, завязанный на кончиках губ. Финальный вой, изданный тварью, прорвался в руины города. Перекатываясь эхом, он за секунды облетел округу, заставив угасающий взгляд бойца на мгновение проясниться: машина желала в последний раз увидеть душу своей жертвы в ее глазах...
Быстрый стон гидравлики, хруст костей и стенного покрытия — тело мученика оказалось безынициативно вмято в бетонную стену. Ручейки крови прекратили свой бег, кисти рук разжались.
***
...Бежать! Ноги Лиса заплетались, в глотке пересохло, он не моргал и даже не смотрел под ноги. Он просто бежал, боясь оглянуться. Боясь увидеть за своей спиной то, что явилось причиной смерти его друга — Тополя. Размашистыми движениями боец разрывал густой воздух, несся напролом сквозь почти рассеявшийся туман. Вдох — выдох, вдох — выдох: дыхание пока не оставляло его, закаленные легкие держали темп. Еще чуть-чуть и он выйдет за пределы района, окраинные дома уже виднелись впереди. Вдалеке мигали огоньки — свежие пожары. Лис не думал о том, кого он встретит там, за последними домами, он хотел лишь сбежать.
Одна за другой, четырнадцатиэтажки оказывались позади солдата, Лис бежал уже почти пятнадцать минут без отдыха. Винтовка в его руках мерно позвякивала ремнем, на котором держалась; кожаные перчатки без пальцев на руках поскрипывали в такт каждому взмаху. Плотная ткань армейского жилета, поверх которого был надет разгрузочный, оттягивалась назад потоками ветра, бьющего холодом в лицо. Серость округи потихоньку сменялась ясностью осеннего дня, вокруг из тумана появлялись новые детали окружения. Продолжая бег, Лис не ожидал того, что случилось в следующее мгновение: слабые лучи выгоревшего солнца, лишь слегка освещавшие пространство перед солдатом, вдруг яркой вспышкой пронеслись мимо крыши дома, который Лис почти что обежал и кулаком ударили по его глазам. От резкости и неожиданности, Лис машинально закрыл глаза и почувствовал себя настоящей птицей — левая нога зацепилась за кусок арматуры, торчащий из земли.
Падение было мощным. Облако пыли почти сразу рассеялось из-за резких и рваных движений ошарашенного солдата. Ему казалось, будто в него кто-то выстрелил. Догадки оказались ложными, выстрела не было и не могло быть, он являлся единственным человеком в радиусе около полутора кварталов. Рывком перевернувшись на спину, Лис наставил на пейзаж перед собой ствол винтовки, покачивающийся в уставших руках. Оглядываясь по сторонам, боец переводил прицел то влево, то вправо, не находя цели, по которой следовало бы выстрелить. Дыхание напуганного Лиса постепенно успокаивалось, он приходил в себя. Перевернувшись на правый бок, он стал пристально вглядываться куда-то вдаль, будто ища там то, что могло ему помочь... Но ничего. Объектом его интереса оказались обычные кусты, в тени здания принявшие очертания чего-то до боли похожего на мотоцикл. Да какой там мотоцикл? В здешних местах нельзя было найти даже простого работающего фена. Всю бытовую технику и транспорт либо разобрали на запчасти, либо растащили, не разбирая. Всем, сразу после ослабления радиационного фона, резко понадобились припасы, обмундирование. Все, что так аккуратно валялось или являлось припаркованным на улицах города.
Поднявшись на ноги и даже не отряхивая штанины, Лис стал перебирать в голове все, что он замечал во время бега — боец потерял направление. Слегка спокойный, но не успевший еще забыть того, от чего так рьяно бежал, Лис сориентировался. «Впереди должен быть последний дом, за ним — что-то вроде дороги поля. Там пожарища... Ладно, хер с ними, с пожарищами, мне бы свалить отсюда нахрен!.. Так, вот оно!» — болтал разум Лиса, давая телу команды осматриваться вокруг. Вновь набрав скорость, солдат побежал дальше. Где-то внутри у него все еще екало. Он не переставал бояться. Хотя, близость спасения и отсутствие признаков угроз начинали расслаблять его. Лис почти добежал до дороги, своим поворотом разделявшей огрызок спального района с четырнадцатиэтажками и широких полей, идущих к высохшей реке. Оставалось преодолеть совсем крохотное расстояние. По крайней мере, для напуганного солдата он действительно было пренебрежительно малым.
Существо шло по следу. Яркие лучи солнца, окончательно преобразившего округу, никак не могли полностью осветить силуэт машины. Тени продолжали сгущаться вокруг нее. Создавалось впечатление того, что тварь противоречила самой природе, аккумулируя вокруг себя что-то, настолько похожее на густые языки теней. Шаг за шагом, ее четырехпалые лапы сокращали дистанцию до цели, являвшейся сейчас самым важным приоритетом для механизма — «Найти и уничтожить».
На пути машины встали старые проржавевшие гаражи, служившие когда-то жителям домов верой и правдой. Машину это мало волновало. Мощным ударом, она буквально впилась в тонкий слой металла первого из них, промяв носом корпуса дорогу для себя. Длинные ноги-манипуляторы сминали под собой металл, оставляя в пробитой насквозь жести и стали глубокие следы, в которые можно было провалиться...
Лису предстояло спуститься вниз по крутому земляному склону за дорогой, чтобы попасть на поля, посреди которых возвышались местные гиганты — вышки линий электропередачи. Слегка подпрыгнув, солдат стал съезжать вниз по склону, мерно переступая ногами, стараясь не потерять равновесия. Впереди красовались полупустые поля с кустарником и редкими зарослями такой же высокой травы, какая была в злополучном дворике глубоко в сердце района. Боец перекрестился. Дорога предстояла длинная, но вряд ли занявшая бы много времени. Войдя в траву, Лис, не сбавляя скорости двигался вперед, раздвигая заросли стволом винтовки. Пара метров — открытое пространство. Еще пара — снова заросли. Еще через тридцать шагов — болотце, которое пришлось бы обходить, не будь через него брода из увязшей легковушки, чья крыша стала для Лиса мостиком. Покачиваясь, солдат перешел первый участок болота, замерев на капоте автомобиля. Дальше придется прыгать. Собраться с мыслями, сказать телу задачу, выполнить ее.
Напряжение всех мышц тела, вплоть до мышц на лице, привело к мощному прыжку с места. Оторвав стопы от металла, Лис около секунды находился над землей, преодолевая расстояние до «берега». По приземлении, Лис отчетливо охнул, согнувшись спиной и побежал дальше, в небольшую горку, с которой ему следовало осмотреться.
Подъем снова был не долгим. Выпрямившись в полный рост и распрямив спину, Лис задрожал. Перед ним, на огромной площади, нарезали круги те, кого он боялся сильнее всего. Страх перед тем, кто его преследовал мигом испарился. В низине, между кустарника и высокой травы проносились яркие линии желтого света, оставляя в воздухе за собой объемные пузыри свечения...
Сухие длинные пальцы Лиса вздрогнули.
...И глядя в глаза смерти, я скажу ей: «Сделай все быстро, я не хочу осознавать своей смертности».
Добавлено (13.04.2013, 21:29)
---------------------------------------------
Глава первая: «Бегун».
...Боль не выгорит. Кровь станет дымом, слезы - песком. Страх станет причиной, ужас — следствием.
Москва мало поменялась. За все те годы, что пламенем выжигалась земля, в городе почти не осталось зелени — лишь одинокие деревца и кустики, тянущие свое существование на пустой земле, в песках Нового города. Сидя за бетонным блоком дорожного заграждения, окруженный серыми домами, я ощущал полное оцепенение. Где-то впереди постанывало существо, которое привлекло нас сюда. Бродяжная собака, продолжавшая выть впереди, в кустах, не давала покоя. Полные боли крики, мольбы о помощи, которые мы понять не могли, разрезали студеный осенний воздух.
— Может, заткнете ее? Если бы здесь кто-то и был, он бы давно пришел. — буркнул Гарик, посматривая на часы.
— Потерпи, прошу тебя. Я точно знаю, он должен появиться!
Воздух был густ, как кисель. Казалось, с каждой секундой дышать становилось все труднее. Собака продолжала выть, истекая кровью. Рваные раны на груди выглядели настолько жутко, что даже непробиваемый Скиталец поморщился.
— Ты все еще думаешь, что он придет? — пустота оказалась разрезана звонким, все еще бодрым голосом Акимы. Думается, даже лежа в могиле, она будет улыбаться гробовщику, лишь бы не терять образ полного оптимиста.
Следующие пять минут прошли в томительном ожидании. Связной так и не появился. Группа двинулась вперед, в сторону НИИ «Искусственного интеллекта», туда, где была назначена дополнительная точка встречи.
— Дьявол, надо было пристрелить ту собаку! Я ее до сих пор слышу!
— Тогда сам бы и стрелял, умник. — возразил я, переводя взгляд. — Убить кого-то трудно. Пусть даже это собака!
Гарик последнее время вел себя чертовски нервно. Видимо, сказалась история с «шестисоткой» в прошлом месяце. Я и сам еще не оправился, не смотря на время, но Гарика, видимо, сильнее «торкнуло». Группа все быстрее продвигалась к НИИ, сквозь дымку уже виделось огромное здание Университета. Где-то впереди мелькнул темный силуэт, похожий на человека... Вроде.
— Странник, как думаешь, «Скайнет» решилась бы посылать на патруль этих трущоб «шестисоток»?
Я промолчал. Информация о патрулях «Скайнета», которая у нас имелась, давно устарела. Она обновляла свои базы каждую неделю, а бывает и чаще. Она не придерживалась алгоритмов, она была алогична, непредсказуема. Чертова машина развилась в своеобразного стратега-тактика-психопата с антисоциальными наклонностями. В общем и целом, сказать что-либо утешительное я не мог. Мог лишь пожать плечами.
«...Ты правда думаешь, что способен на это?.. Мне так не хочется тебя разочаровывать, Спектр!» — Спектр — это мое первое прозвище. Я не помню, за что мне его дали. Какой-то пожилой мужик назвал меня так, а мне понравилось словечко.
Голову не покидали мысли о «шестисотках», и о том, могли ли их послать сюда. Где-то на вершине башни с часами что-то блеснуло: «Стекляшка?» — подумал я, — «Вряд ли.» — ответил себе же. Передо мной шел Скиталец, слегка согнувшийся, но все такой же высокий. «Винтарь» за его спиной поблескивал сталью, шнуровка рюкзака, разнузданная, еле держала объемное отделение закрытым.
Слева шла Акима, ее мерное дыхание попадало в такт моему. Почему-то рядом с ней мне было проще, легче. Наверное, я влюбился.
— И где твой чертов связной, а, Странник? Где он? Кинул нас? — Гарик опять закипал. Его уши уже краснели, щеки набирали краску, он жутко злился.
— Мне сказать тебе ещё раз? Он должен встретить нас здесь. — если бы не моя твердая уверенность в том, что связной действительно появится, я бы тоже закипел. — И я уверен в том, что он придет!
Я оказался прав: из тумана впереди появилась маленькая сутулая фигурка в плаще до земли, лопоухая голова которой еле выглядывала из-за высокого воротника.
— И это он? — с умилением произнес шепотом Скиталец, — Вот ЭТО и есть наш связной?! Больше похож на свинью.
— Я не отвечаю за то, кого использует Григорьев, ты знаешь это. — И я был удивлен не меньше него: я ожидал увидеть солдата, а не сбежавшего со свинофермы борова. Но ничего не поделаешь, этот, с позволения сказать, человек, был нашим связным, и если верить Григорьеву, его голова содержала много важной информации. Важной как для нас, так и для машин.
— Ты — человек Григорьева? — Акима слегка сбавила тон веселья.
— Именно, душечка. Я тот, кто вам нужен! — мне в этот момент так хотелось зарядить ему промеж свиных глазок, что кулаки сами собой стали сжиматься: такого пафоса я давно не слышал.
А свин в это время продолжал светиться, его забавлял тот факт, что нам не нравится его поведение.
Мои руки медленно подрагивали. Команда знала, что меня выводят подобные личности: напыщенные, важные.
— Итак! Что вам, простым неосведомленным смертным, нужно от меня? — глазки борова продолжали бегать. Вся его натура говорила: «Хей, я здесь! Я такой необычный и выдающийся!». Неужели Григорьеву так напряжно с кадрами, что ЭТО является связным?!
Все стояли в оцепенении, разглядывая свина. То ли им правда было так интересно, то ли они специально пытались смутить сволочь. У них не получалось, свин так и таращился в ответ с гордым видом.
— Ладно, мы сюда друг дружкой любоваться пришли? Что ты знаешь, за что ты нам полезен? — я решил прервать игру в гляделки.
— Ну, ладно, как хотите. Кто-нибудь знает, где разрабатывали часть программного обеспечения Скайнета? Отвечу сам: здесь! Здесь! В НИИ «Искусственного интеллекта»! Здесь для нее писали протоколы шифрования. И вы не поверите! Наши программисты умудрились скопировать материал, который отправили американцам себе на сервера! — а такого поворота мало кто ожидал. Все считали, что Григорьев опять раскопал чертежи ультраэкологичного унитаза из Кремля, но тут был явно не унитаз, а что-то более серьезное. — И я знаю, где эти сервера находятся. Я, конечно, руковожусь правилом: «Если умеешь что-то делать, не делай это бесплатно.»
Мои руки окончательно сжались в пару больших кулаков, и один из них полетел точно в голову борову. Удар пришелся в левую скулу: свин пошатнулся, но не упал. Складки на его лице разгладились, а глаза поплыли на ровном месте от слез. Хотя они почти тут же высохли, что даже не дало мне поиздеваться над ним.
— Ну, ладно... Не хотите, как хотите! — боров умерил свой пыл и, видимо, решил поговорить, несмотря на то, что ему только что крепко вмазали, — Сервера... Находятся в южной части здания, на спец-этаже. Он подземный, не думай что все так просто, парень!
Боров передал Скитальцу бумаги — планы здания. Разговор не двигался, как и отблеск на крыше соседнего здания. Как только связной открыл рот, чтобы произнести ещё пару слов по поводу расположения серверных узлов, отблеск стал вспышкой; яркой, рвущей воздух пулей, нашедшей свою цель вот уже десять минут нашего разговора назад. Затылок горе-связного принял ее в себя, пропустил насквозь без особых сопротивлений, подарив владельцу вечный покой.
Я отпрыгнул в сторону, Скиталец сразу же упал, начав искать в прицел стрелка. Терминаторы не вооружались снайперским оружием, производство грамотных в плане определения баллистики пули на экстренных дистанциях машин было не оправдано. Открытые бои «Скайнет» вела превосходящими силами тяжелой пехоты, подразделения снайперов ей были не нужны. Она руководствовалась простым, но действенным принципом: «Если гора не идет к Магомеду — Магомед идет к горе», — «Скайнет» старалась сама идти в наступление, малоподвижные части не являлись опцией.
— Откуда стреляли?! — в голос заорал Гарик, о чем впоследствии пожалел: территория хоть и была окраиной, но все равно патрулировалась. Причем к нашему несчастью не «шестисотками»...
В этом округе бродили «неваляшки», они же «ваньки-встаньки», старинная модель собако-подобного инфильтратора, которая разрабатывалась в качестве «спящего агента» на основе реальных мышц и прочих тканей собак. Своеобразные песо-терминаторы, целью которых было внедрение в ряды Сопротивления и уничтожение противника...
...Такие твари ничем внешне не отличались от настоящих дворняг и назывались «спящими агентами» потому что «Скайнет» не ограничивала воли животных, не давала никаких установок. Она просто использовала живые собачьи мозги, однажды давая подсознанию команду на уничтожение... Которая никогда не оканчивалась неудачей.
Мы в оцепенении стояли вокруг тела связного, слушая металлические завывания «неваляшек». Они, кстати, получили такое прозвище за свою особенность — никогда не оставаться лежать на спине.
— Я бы экстренно свалил отсюда, если бы не наложил в штаны, ребята... — Скиталец, кажется, впервые был по-настоящему напуган. Его глаза бегали из стороны в сторону, прослеживая траектории приземленных и довольно неуклюжих силуэтов в утреннем тумане.
При всем уважении, нам не осталось иного выбора, как организовано понестись вперед, в туман, как назло ещё более густой, чем раньше, к зданию Университета, в котором, как нам казалось, было безопаснее.
Наши ноги заплетались: бежать, зная, что за тобой несется свора металлолома с длинными когтями становилось все труднее. На повороте извилистой каменистой тропинки, идущей мимо поросших старым бурьяном клумб, наш строй слегка разделился, и прямо передо мной из тумана слева вынырнула, именно вынырнула, подобно морской рыбе из воды, буквально обглоданная собачья голова...
Наша встреча прошла за доли секунд, но от резкости произошедшего и степени моего испуга я запомнил все до мельчайших подробностей. Подобного кровяно-красного месива я нигде не видел: на серебристо-коричневой от ржавчины пасти «неваляшки» кусками свисали мышцы, сосуды, из которых сочилась еще свежая кровь. Сервоприводы на челюсти были в плохом состоянии — ее скосило вправо под диким углом и привод периодично пшикал жидкостью в сторону глазного сенсора, заслоняя ему тем самым вид. Главной особенностью этого терминатора я отметил именно «глаза», если оптико-электронные сенсоры в глазницах собачьего титанового черепа можно было назвать именно «глазами», — они были желтого цвета. Не красного, как обычно бывает у моделей серии «Т», а желтого. Бойцы Сопротивления никогда не говорили о терминаторах с желтыми глазами.
Конечности машины были изъедены какой-то неимоверно прожорливой на плоть болезнью, ибо мясо, остававшееся на полимерной сетке, крепившей его к металлическому эндоскелету, прогнило лишь частями — большими опухолями, покачивавшимися в такт бегу. Торс же твари был во вполне приличном для настолько старых созданий виде. На шее «неваляшки», что решила перебежать мне дорогу, я даже увидел ошейник старого образца кинологических войск с брелком: на нем красовалась половина оскалившейся морды какой-то больно страшной псины. Вторая половина изображения на брелке была оплавлена и очень сильно напоминала его владельца — саму «неваляшку».
Туман за машиной хлюпнул, подобно густому желе, проглотив и скрыв ее от моих глаз, оставив лишь блеклый силуэт глубоко внутри себя. Мои берцовые ботинки вдруг налились свинцом, я не сделал и четырех шагов после исчезновения терминатора из вида, как споткнулся и полетел носом к земле. По приземлении с меня слетели обе лямки рюкзака, образовав крупное облако пыли позади того, которое сделало мое собственное тело. Таким образом я оказался в плотном облаке песка, грязи и запаха машинной смазки, что буквально пропитывал тогда воздух.
Я еле нащупал пистолет в кобуре на правом бедре, ведь я не рассчитывал на бой, и оставил АКСУ в утробе своего рюкзака, покоящегося сейчас в полутора метрах в стороне от меня самого. Проверять, заряжен ли пистолет сейчас времени не было. Если честно, я в любом случае был бы мертв. Честно. Это как Кот Шредингера - одновременно и живой и мертвый - для меня тогда было всего два варианта развития событий. Правда, вся разница между мной и тем знаменитым котиком была в том, что я в любом из вариантов оказался бы разорванным в клочья: если пистолет окажется заряженным и я сделаю хоть все выстрелы, на которые хватит патронов в стареньком «Граче»; и если обойма окажется пустой или пистолет заклинит.
«...Ну, Госпожа Удача, прошу тебя. Повернись ко мне приличным местом хотя бы раз».
Отредактировано Alcatraz - Суббота, 13.04.2013, 21:33 |
 |
| |
| Alcatraz | Суббота, 13.04.2013, 21:35 | Сообщение » 2 |
T-X
Сообщений: 3002
| Месяцем ранее - Северный Административный Округ -
«Зона Два-Браво-Четырнадцать»
07:11 по Гринвичу.
Крупные капли воды падали на бетонную крышу, образовывая красивые круги на наполняющихся влагой выбоинах... Сверкнула молния, город озарился, будто на него на мгновение навели луч большого фонарика, и сразу же выключили. Вдали показался странный силуэт. Он приближался, раскаляя воздух позади себя. Вдруг от нового разряда молнии силуэт стал ясным, голубовато-белый свет озарил его все его грани, все детали.
— Охотник... — пробурчал недовольно голос, чей хозяин стоявший на крыше, рассматривал в бинокль город — Надо убираться с крыши...
От следующего всполоха небесного света и порыва сильного холодного ветра, капюшон хозяина голоса откинуло было на спину, но схватившись за него свободной рукой, человек вновь натянул непослушную ткань на макушку. Спрыгнув с постамента, на котором когда-то стояла статуя или какая-то другая декоративная вещица, призванная украсить крышу этой высотки, он быстрым шагом двинулся к каморке лестницы, ведущей в «пентхаус» — на чердак.
Вдруг он развернулся на месте, не дойдя до каморки всего пары метров, громко крикнув.
— Эй, Странник! Ты собираешься уходить или нет? — я вздрогнул... Силуэт «Охотника-убийцы», летевшего прямиком на нас, отвлек меня, заворожил... Не думая ни о чем, я был готов прыгнуть вниз, навстречу смерти... Но Скиталец вовремя меня встрепенул:
— Минутку... — мой голос откликнулся эхом в тишине дождя, продолжавшего литься с неба, и заставлявшего меня вспомнить прошлое... Наше прошлое, которое мы так легко потеряли.
«Охотник» уже подлетал к зданию, блестевшему мокрым стекло и металлом на утреннем солнце. Лишь несколько этажей были разрушены внутренним взрывом, не смотря на то, что по этому району били очень сильно... Странно, правда? Но «Охотнику-убийце» было не до красоты — эта крылатая тварь уже давно заметила нас, но не знала точно, кто мы и стоит-ли в нас стрелять. Она хотела проверить.
«...Загляни к себе в душу, выродок и спроси: готов ли ты перейти Рубикон?» — мелькнула у меня в голове фраза одного старого человека. Не знаю, где он ее услышал, но до сих пор, спустя несколько долгих и томительных лет, эта фраза продолжает поднимать волосы на моем затылке. Почему-то мне показалось, что в скором времени мне придется перейти этот самый Рубикон.
Факт есть факт - машина, перебирая уже, наверно, 20-ый миллион вариантов своего поведения, приближалась к зданию, лишь слегка сбрасывая скорость. Я в последний раз обернулся и побрел за напарником...
— Мы еще вернемся... — буркнул тот. И правда Мы еще вернемся.
Вспышка. Минута тишины, разбавляемой лишь шумом стекающей по исцарапанным стеклам воды... Еще одна. Вторая. Ливень даже и не думал прекращаться. Он лишь набирал силу, поливая выжженную огнем и покрытую пустыми гильзами и пылью землю. Вспышки продолжались, а вместе с ними был слышен и гром. Очередной порыв ветра с силой опрокинул покосившуюся доску объявлений на автобусной остановке, к которой вот уже с полтора десятка лет ни приближался ни один автобус, если не считать тот старый, проржавевший до основания и разваливающийся Газик, навеки обретший здесь покой... На боку автобуса виднелись свежие царапины, а на асфальте рядом - колея от двух колес. На мотоциклах в этом городе никто не ездит. Похоже, здесь недавно проходил патруль - на земле неподалеку виднеются следы от увесистых и широких ботов.
«Охотник-убийца» вот уже двадцать минут кружил рядом с небоскребом, состоящим в постройке под названием «Москва-Сити»... По огромным покатым бокам махины ручьями стекала вода, заливая фото-сенсоры и лишая обзора. Вот одна из турбин плавно повернулась по горизонтальной оси, вторая ответила движением в противоположную сторону. Хвостовая турбина, провернувшись, частично задела здание — стеклянная крошка, огромные и самые маленькие осколки посыпались на машину. Попадая в турбину они размалывались, плавясь под диким жаром газотурбинного аппарата. «Охотник» немного качнулся, выравнивая искривленную «горизонталь полета», а затем осторожно развернул турбины, чтобы влезть в узкий проем улицы, явно слишком маленький для него. Спустя пару минут, гул двигателей стих, оставив единственным звуком улицы шум дождя...
— Ну и куда мы теперь, а? — ответа не последовало. Человек в капюшоне поежился, запахнув старую, всю в заплатках, потертую армейскую шинель. Длинные рукава, отпущенные до пальцев, закрывали всю ладонь Скитальца, спасая его и без того тонкие, жилистые и холодные пальцы от окончательного окоченения. Сейчас каждая ночь в Москве - испытание на прочность. Средняя температура колеблется от 5-и до 16-и градусов по Цельсию, вот такие вот погодные аномалии — холодные, пронизывающие ветром до самых костей ночи и жаркие, сухие дни... Выжить здесь не просто, но те, кто выжили — могут считать себя героями. Скиталец обернулся, мельком оглядев улицу вокруг себя и убедившись, что все чисто. Сделав шаг, он замер. Тихий хруст под правым ботинком прекратился, Скиталец распрямил спину. Хрустнул позвонок, еще один, третий. Шинель скрипнула швами от недовольства — ее владелец слишком утруждал и так истертую ткань, через пару месяцев такого же использования превратившеюся бы в лохмотья... Последовал шаг, еще один — старые берцы мерно выстукивали по асфальту шаги. Ктак-ктак-ктак... Справа незаметно, а потом все сильнее зашелестели желтые кусты — он ответил моментальным напряжением всего тела. Вскинув оружие, он замер, как тигр, готовящийся к прыжку...
— Кто здесь!? — в ответ тишина
— Отвечай! — крикнул я, встав рядом со Скитальцем. Тот резко обернулся, оглядев меня, — Ты где был?.. — тихо шепнул он, приподняв брови, чтобы только я услышал его полу-немой вопрос.
— Позже, — я двинулся к кустам, наставив на них ствол потертого АКСУ. Включив фонарик, крепившийся под ствол я осветил кусты, выхватывая из них человеческий силуэт.
Тени. Казалось бы — что такого?.. Тени, как тени, пустота без света. Но даже эти с виду бесполезные вещи могут однажды спасти вам жизни. Тенью можно укрыться, и она же может вас выдать. Того, кто сидел за кустами, тень, по просьбе Госпожи Удачи выдала.
— Отвечать будешь?.. — щелчок предохранителя усилил эффект моих слов и кусты двинулись вновь. Я отступил на шаг, не спуская глаз с тени растений, из которых выступали контуры человеческого тела. Мгновение, два, и кусты разошлись, как будто невидимые руки флориста дотронулись до них, чтобы выбрать из своры стебельков лучшие растения и украсить букет.
— Н-не стреляй только... Я человек! — прозвучал тихий, болезненный и усталый мужской голос, — Я п-прячусь, от машин прячусь...
Из кустов, больше не выполнявших роль укрытия, вышел низкий сутулый мужчина, лет 35-и, с длинными волосами, бородкой и густой щетиной. Он был одет в лохмотья, за спиной висела старенькая двустволка ТОЗ с обмотанным изолентой прикладом и планкой для двух запасных патронов на боку. Руки незнакомца подрагивали, под левым глазом виднелся синяк, а веко правого нервно подергивалось. Видно было, что этот человек не спал уже с неделю...
— Откуда ты? — спросил я, отводя ствол автомата от незнакомца .
— С в-востока, я с востока... Б-багратионовская. Я... Я последний.
Скиталец прервал его рассказ, подняв вверх сжатую в кулак руку. Он затих, полностью превратившись в слух. Я развернулся на месте и встал спиной к напарнику, взяв на мушку окрестности.
Капли воды били по макушке, я полностью вымок... Рубашка сползла с плеча, куртка с бронежилетом как-то да держали ее на месте. Очередная капля скатилась по лбу и застыла на кончике носа. Со ствола автомата тек маленький ручеек, берущий начало на газовом блоке. Я судорожно сглотнул, продолжая ждать, вот только чего?.. Скиталец опустил «ВАЛ», отникнув от оптического прицела — он расслабился. Я с облегчением выдохнул — если Скиталец в кой-то веки опускает оружие — бояться нечего... Я привык ему доверять, а он мне.
— Ты с востока, значит? А что с Багратионовской?
Бродяга не ответил, его глаза тупо смотрели в пространство за моей спиной, правый глаз в миг перестал дергаться, незнакомец задрожал всем телом.
Отражения... В его глазу отразились две точки.
Красные точки. Они предвещают смерть... И мне и Скифу.
— Твою мать... — проскрипел тот, и в один огромный шаг приблизился ко мне, схватил за шиворот и потянул за собой.
Я почувствовал холод, дикий, сковывающий. За спиной пшикнул сервопривод, я нервно моргнул от страха. Костлявая рука-манипулятор развернула меня, схватив за горло. Я взглянул в глаза своей смерти... Капли дождя стекали по исцарапанному колтановому черепу, заливались в углубления на месте носа. Машина злобно щелкнула челюстями. Я услышал крик Скифа:
— Отпусти... Ты опять, Кира... — второй рукой машина схватила моего напарника за кисть и сдавила ее с диким, неистовым напором гидравлических мускулов.
Ладонь Скитальца разжалась, он отпустил меня. Терминатор оттолкнул в грязь моего приятеля и полностью сосредоточился на мне... Щелкнув шарнирами, машина подняла меня выше своей головы, усиливая хватку. В моих глазах стало темнеть, из глотки вырвался слабый сипящий крик, но тут же и затих.
Пальцы напряглись, по лбу скатывались одна за другой капли липкого пота, смываемые дождем. Мои глаза бегали из стороны в сторону, пытаясь найти хоть что-то, что могло спасти меня или хотя бы отсрочить мою гибель...
Отблеск. Вдалеке я заметил одинокий отблеск, и в моей голове мелькнула одна неправдоподобная, но дарующая слабую надежду мысль. Я бы мог и не обратить на него внимания, при том, что нахожусь в огромном пустующем городе, почти полностью состоящим из стекла и стали. Особенно под дождем, когда все намокает и бликует, обращать на это внимание — значит подвергать себя опасности, отвлекаясь от того, что происходит вокруг тебя.
Но в этот раз блик привлек меня больше чем обычно. Я думал, молился, просил всех, в кого только верил, чтобы моя догадка не была ошибочной...
И я не ошибся. До моего угасающего вместе со всем телом слуха донесся далекий, еле различимый из-за дождя долгожданный звук. Звук выстрела.
Спусковой крючок был нажат до упора пальцем в перчатке, боек ударил по капсюлю пули. Стрелянная гильза калибра 7.62 вылетела из затворной рамы, предвещая чью-то скорую смерть... Пуля со смещенным центром тяжести, рассекая потоки воздуха перед собой и раскаляя позади летела к цели.
— Ну давай же... — еле прошептал я, чувствуя скорую гибель от нехватки воздуха.
Машина повернула голову и пуля, мастерски выпущенная из снайперской винтовки, попала ей прямо в глаз... В тот самый красный оптический сенсор, которыми славились машины «Т»-серии.
В следующий миг мои руки уже было опустились, безвольно разжав колтановую руку, державшую меня за горло... Пуля, попавшая в глаз «шестисотке» прошла сквозь весь череп, меняя свое направление благодаря своему центру тяжести. Вышла она аккуратно через затылок, повредив тем самым несколько модульных блоков, отвечающих за координацию движений машины. Жесткая хватка ослабла настолько, что я попросту выпал из полуразжатых пальцев.
И вот я снова валяюсь на спине в облаке пыли и грязи. Весь затылок покрыт толстым слоем какой-то дряни их лужи, в которую я так точно приземлился. Шея болела, я почти не чувствовал ни боли, ни чего бы то ни было еще. В глазах двоилось, я хрипел подобно мулу при смерти.
Скиталец же в это время буквально снимал скальп с «шестисотки»: он успел повалить ее на землю, и сидя на ее груди наносил удар за ударом чем-то похожим на небольшой топорик. Как позже выяснилось, два месяца назад он побывал в полу разграбленном оружейном магазине где-то на Комсомольской и забрал оттуда свое нынешнее «орудие» — вполне боевую копию старого индейского томагавка племени Могавков. Хах, тавтология такая тавтология...
Я потихоньку приходил в себя. Дыхание успокаивалось, я вновь начинал чувствовать свои конечности. А еще я сильнее прежнего почувствовал свою шею. То, что от нее осталось. Казалось, будто из нее выхватили добрый кусок вместе с позвоночником. Нащупав под собой землю, я попытался приподняться со спины — не вышло. Шея отозвалась еще большей болью, я почувствовал в ней каждую связку и каждый позвонок...
— Эй, ты живой, Кира?!.. — в голосе Скифа, только окончившего оприходовать «шестисотку», чувствовался не подменный страх. Еще бы.
— Я-я... Бхом-кхе... Херово мне, знаешь ли... — ответил я и залился глухим кашлем.
Не долго думая, Скиталец выудил из объемного кармана на бедре какой-то дутый продолговатый пакетик. Он показался мне очень знакомым, и я только хотел закричать, когда понял, что это, как оказалось поздно. Скиф вынул из пакетика толстый инъекционный шприц и с размаху всадил его мне в область живота. Игла там была короткой, инъекции этой целебной дряни предназначались в мышцы, но боль все-равно была адской. Как мне казалось, уж лучше бы игла была в пятнадцать сантиметров. Тогда болело бы какое-то конкретное место, а не весь живот от самых верхних кубиков до самых нижних. В глазах у меня помутнело, все тело отозвалось дичайшей болью, мышцы, казалось, сжимались и выворачивались на изнанку по всей площади тела... Но вдруг они перестали болеть и подавать вообще хоть каких-то признаков своего присутствия — лекарство подействовало. Я продолжал ощущать свое тело, нельзя было сказать, что эта дрянь вырубила мышечное чувство, как это делали некоторые другие препараты, но и назвать это состояние состоянием полного контроля над телом было отнюдь нельзя.
Ощущения как после общего наркоза — абсолютная легкость в теле.
И только сейчас я смог прошептать то, что хотел сказать перед инъекцией:
— ...Только не «окрылин»...
Эту отраву называли в наших кругах именно «окрылином». Почему, спросите вы? — Все просто: по ощущениям после приема. Смесь кеторола и... морфина. Я потому и захотел закричать «Не надо!», когда понял, чем Скиталец решил меня «угостить»: я не принимал обезболивающие ни разу за всю службу в Сопротивлении. За все свои двадцать два года жизни. Конечно, общий наркоз в больнице в восемь лет не считается.
Я сейчас боялся за себя. Откровенно боялся. Многие наши бойцы после серьезных ранений в боях и после приема этой дряни буквально «садились» на кеторол или на морфин. Жить без них не могли. Даже стрелялись... Но, как говорили лагерные медики, — «Лучше солдат-наркоман, который сделает, что захочешь за дозу, чем очередной труп на кладбище за базой». Правда, у нас было довольно туго с кадрами. Пропаганда, конечно, была успешной, да и условия жизни на военных базах тоже, но людей все-равно было мало. Каждый вечер с нами на связь выходили сотни людей в подпольных лагерях, обмениваясь новостями. Но никто не хотел идти в Сопротивление. У нас была слишком... не лестная характеристика. У нас многие погибали: сказывалась нехватка тренировок и обучения.
Кто-то говорил, что это даже хорошо — иметь настолько разветвленную информационную сеть по всему городу, по всей стране. С нами связывались и другие города — Саратов, Калуга, Нижний Новгород... Везде были очаги Сопротивления, и везде были те, кто не хотел идти вместе с нами. Кто-то боялся, а кто-то находил счастье в том, чтобы быть «вне системы». При мне однажды случилось следующее:
Сидим себе перед радиоприемником, ждем намеченного часа, — девятнадцати ноль-ноль — чтобы дать эфир по всем частотам. Будильник прозвонил свой час, щелкнул тумблер приемника. «На связь всем, кто меня слышит. Эфир номер пятьсот четырнадцать дробь семнадцать, майор Грельский — Эхо Москвы». Спустя пару секунд вся радио вышка, все, кто в тот час сидели вместе с нами в широком помещении под зданием студии «Эха Москвы», погрузились в стрекот и попискивание сигнальных огоньков — выходили на связь авторизованные по частотам радиостанции по всей стране — начался Сеанс Слез.
Операторы-связисты отвечали всем, кто выходил тогда на нашу частоту. Всем, кто ждал целый день, всем, кто выживал целый день, чтобы выплакаться... Чтобы поздравить родных с очередной ночью. Чтобы осознать, что он живой. Авторизованные частоты городских радиостанций давались в эфир в порядке очереди по алфавиту: Архангельск, Анапа... Все же, кто не был ранее упомянут в списках допуска по частотам уходили к операторам — им старались ответить как можно быстрее, иногда давали в общий эфир. В основном, не авторизованными частотами были самопальные радиопередатчики, выходившие в эфир не регулярно. На них в основном... плакали.
Авторизованные же передатчики, чья частота была давно известна и записана являлись голосами городов — тех, где были организованы те самые «очаги Сопротивления». Майор Грельский был всю эту неделю голосом Москвы, ему предназначалось отвечать всем, кого давали на общий канал, он же сообщал другим людям наши, Московские, новости.
И вот где-то около трех часов длился наш сеанс, на связь выходил уже тридцатый или тридцать первый город, я точно не помню... Как в эфир вышла «неавторизованка».
«...Кто мы такие?.. Кто мы? Мы люди? Нет. Мы уже десять лет не люди... Не люди... НЕЛЮДИ МЫ...» — владелец голоса плакал в микрофон — «Вы... В-вы считаете, что выживите? Вы ПРАВДА так думаете?! Неужели до вас за столько лет не дошло?! Это не война. Не война это... Кха-а-а... Это истребление. ИСТРЕБЛЕНИЕ... Как расы. Я-я... Я не могу больше. Ждать. ЧЕГО ЖДАТЬ?! Очередного вечера?! Сидеть, как мыши в подвале, боясь высунуться на свет Божий?! Бояться иной раз вздохнуть, лишь бы не убили... Мы. М-мы не выживем, ребятки. Кхе-х, кхе-х...» Эфир умолк, был слышен лишь плачь того, кого дали на главную частоту. Он рыдал. Рыдал от безысходности. Было слышно, как слезы падали на микрофон. Послышался шорох, щелчок. Громкий всхлип и оглушительный хлопок, прерванный Грельским на середине — владелец голоса застрелился. Майор отдернул шнур поста оператора, с которого шла передача на главную частоту. Он не хотел больше пугать людей.
Эфир закончился через два часа. Все города, что ждали слова, слушая новости остальных, сообщили, что хотели, большинство не авторизованных частот затихли, уйдя в фоновый треск. Грельский закончил Сеанс Слез словами: «Очередной день позади, друзья. Многим из нас не повезло дожить до этого времени. Но мы: те, кого я слышал, и те, кто слышал меня живы. Они еще топчут нашу землю. Они еще живут. Наше будущее — в нашем духе. И я прошу вас... Так же, как прошу всегда — вы должны жить. Пока ваши сердца бьются, а сознание чисто — мы будем давать бой. Это наша судьба... Конец эфира. Майор Грельский — Эхо Москвы».
...Вроде бы, воспоминания меня отпустили. Голова слегка прояснилась, но дымка «окрылина» еще витала внутри черепной коробки. Скиф подал мне руку со словами: «Давай быстрее!» и я все-таки оторвал себя от земли. Вся спина была мокрой, грязной. Ненавижу дожди... Точнее, дожди-то я люблю, не люблю их последствия. А если быть уж совсем точным, то не люблю оказываться в этих самых последствиях. В лужах в частности.
Оглядевшись, я все-таки нашел свой потрепанный АКСУ, моего верного друга, боюсь, на все времена. Эта зараза клинила напропалую, косила хуже пьяницы после второй бутылки, но не раз спасала мне жизнь. На прикладе четырехлетнего автомата красовался выцарапанный... Кх-м, как бы по-приличней. В общем, «Эм-Пэ-Ха», нацарапанный давным-давно прошлым хозяином машинки. Я хотел было затереть сие «творчество», но все как-то не решался. Думаю, в этот раз стоит-таки совершить над собой усилие.
Пока я поднимал из мокрого песка автомат, Скиф уже почти добежал трусцой до входа в соседнюю высотку, которую мы должны были проверить следующей. Мы тут мокли именно из-за этого — где-то в этих зданиях пропали взрывники на прошлой неделе... Ну, да. Мы — спасательный отряд. Круто, правда? Примерно такой вопрос я задавал сам себе, и чуть было не задал Григорьеву, когда он давал нам сводку...
Нет, ну правда! Отправить двоих «солдатиков» на убой ради пятерых саперов. А что? Нас не жалко...
— Ну, и кого ты хочешь тут увидеть, а, Кира? — вредной, по моему мнению, привычкой Скитальца было обращаться к собеседнику не поворачивая головы, — Пять трупов или пятерых злобных саперов?
Если по честному, я не хотел ни того, ни другого. Апосля «окрылина» я совсем ничего не хотел. Вот, совсем-совсем. Единственной мыслью, что продолжала собирать остатки обезболивающего, подобно липкой жвачке, в моей голове — было убежать отсюда на фиг. Повесить автомат за спину, подтянуть брюки и дать деру. Но что-то меня останавливало... Где-то в сердце екало: «Вперед». «Вперед». «Вперед»...
Я не ответил Скифу. Решил — лучше промолчать. Он, похоже, уже и не помнил своего вопроса, когда начал подниматься по низким ступенькам проходной, плавно переходящей в широкий холл с метало-детектором и небольшой каморкой консьержки. Вся фишка этих зданий была в том, сразу после окончания их строительства, они толком и не успели побыть в эксплуатации: несколько пресс-конференций, переоборудование в банкетные залы, и... Все. Собственно, именно такими они и предстали перед нами: выцветшие ленточки на потолке, стенах и на полу; несколько выгнивших до основания тел в остатках парадных костюмов. У всех, кого мы увидели на первом этаже из-за ворота висели целехонькие витые проводки наушников — секьюрити.
— Как-то мне уже не по себе. Три тела и все! А остальные?.. Где... — мои слова оборвал шорох и резкий стук где-то слева и сзади.
Сердца заколотились, глаза стали бегать по сторонам в то время, пока руки направляли стволы автоматов в каморку консьержки. Я сделал шаг навстречу месту, откуда донесся звук. По виску стекала мерзкая капля пота, настолько ленивая, что сам факт настолько медленного ее перемещения бесил больше, чем факт ее присутствия! Дыхание сбивалось, мой «пламенный мотор» все быстрее и быстрее уходил в пятки. Казалось, вокруг стало что-то свистеть, будто специально нагнетая обстановку. Скиф в это время медленно, шажок за шажочком, обходил помещение, держа на мушке все предметы его обстановки. С высокого потолка на него свисали ленточки, так и норовившие схватить, обвить его, поднять под высокие потолки и разорвать на мелкие кусочки, оставив меня наедине с тишиной помещения и моим собственным страхом. Наконец я справился со своими злейшим врагом — страхом страха — и резко, на глубоком выдохе, рывком заглянул в каморку...
Пусто. Абсолютная пустота. Никого и ничего, за исключением одинокой подвальной крысы, что сидела на корпусе телефона, хитро и нагло облизывая лапки: телефонная трубка валялась там же, под столом, а шнур был перегрызан — он свободно болтался, указывая на короткий промежуток времени, прошедший между падением трубки на пол и его нынешним состоянием.
Я прикрыл глаза. Громко и глубоко вдохнул, восполнив тот глубокий выдох решимости, вновь наполнив свои легкие чувством скорой беды. Я слегка расслабившись вышел из каморки, в надежде увидеть довольно ухмыляющегося Скифа с такой же крысой в руках, как та, что до смерти меня напугала. Еще одной его вредной, на мой взгляд, привычкой было подшучивать надо мной. Причем подшучивать жесточайшим образом. Бывало раньше мы разделялись, лазая по военным архивам, и стоило дьявольскому голубю или воробью резко сорваться с насеста и заставить меня дернуться от неожиданности, как спустя пару минут я встречал Скифа с таким же голубем или воробьем в руках. Причем, за все четыре подобных раза он умудрялся чередовать их — живых и мертвых.
Но в этот раз я не увидел Скифа с крысой в руках. Я вообще не увидел Скифа. Его не было в помещении. Вновь взяв в руки автомат и приготовившись стрелять во все, что не будет Скифом, я быстрым шагом побрел туда, где видел его последний раз — в центр холла. Стоило мне дойди туда, как я осознал, что свист в моей голове был отнюдь не толикой моего разгулявшегося воображения, а вполне настоящей деталью окружения. Свист нарастал, словно приближаясь. С высоких потолков местами посыпалась мелкая крошка и пыль. Я присел на колено, готовясь палить во все, боюсь, даже в Скифа, но я даже не успел прицелиться... За долю секунды до того, как мои веки синхронно моргнули, я краем глаза заметил в стене широкую пробоину с неровными краями. Будто тоннель... И Скифа.
Комната взорвалась пылью и ошметками стенной и потолочной штукатурки. Голова буквально рассыпалась в крошку от наирезчайшего свиста, перерастающего в рев, писк, стон и черт его знает во что еще. Мои ботинки отчетливо оторвались от земли в тот момент, когда мимо меня пролетела та самая злополучная крыса, поднятая в воздух импульсной волной, как и все, что находилось в тот момент в помещении. Глубокий, клокочущий рев, от части похожий на свист, что подавлял мои чувства с самого появления в этом злополучном холле, стал тем самым импульсом. Огромной силы воздушной волной, отбросившей меня на три метра в сторону, в сторону узкой арки, ведущей к квартирам на первом этаже и лестничным пролетам. Следующие десять секунд моего существования напрочь выпали из моей памяти. Целый кусок записывающей ленты был вырван, вырезан огромными вибрирующими и ноющими ножницами из бобины с кинофильмом под названием «Я». Теперь я в полной мере понял, что «окрылин» и почти сломанная шея — ерунда по сравнению с этим. Ерунда и то, что мои ноги по счастливой случайности не были придавлены и размолоты в костно-мясной порошок с виду не такой уж и большой, но донеимоверия сильной лапой той машины, что смотрела мне в глаза своим узким, словно крокодильим корпусом-головой, покрытым пятнами крови, мокрой извести, и, кажется, чьими-то мозгами... В свете блеклого солнца, пробивающегося сквозь плотный слой пыли в воздухе через маленькое окошко метром выше моей головы, существо, созданное из титана, и пылающее животной ненавистью ко мне, Скифу, да и всему человечеству, как расе, продолжало смотреть на меня. Пристально. Словно ища в моем собственном почти бессознательном взгляде нотки страха, нотки отчаяния. Но в моих глазах тогда нельзя было ничего прочесть. Ничего увидеть. В них можно было углядеть лишь блеклое отражение монстра, что стоял, слегка приспустившись на своих механических конечностях в полуметре от меня.
Я сидел, опустив руки вдоль швов на куртке. Правая рука отказывалась слушаться, шея застыла в одном положении, как тогда казалось, навсегда. Я лишь ощущал редкое биение сердца, своего угасающего двигателя.
Тварь же, по всей видимости, находила меня довольно интересным собеседником в этом немом разговоре. Поршни, явно выглядывающие из-за «спины» машины, слегка дергались в такт мерному, спокойному покачиванию корпуса. Я на мгновение находил это красивым. Она же рассматривала меня, изучала мои травмы. Красные, больше похожие на фары от какой-нибудь иномарки глаза, изредка помаргивали, ослепляя меня — ее взор прыгал по мне, подобно солнечному зайчику от зеркала, которое держишь в руках без опоры . Только сейчас, спустя наверное минуту, свист умолк, в кой-то веки утих... Моя голова безвольно упала на грудь, словно именно свист давал мне силы держать ее. В глазах померкло. И снова около десяти секунд моей жизни пронеслись мимо без меня самого. Скиф же, все это время наблюдавший за нашей немой сценой, подал признаки своего присутствия в коридоре, в который, видимо, залетел чуть позже. Он медленно прошуршал ботинками в мою сторону, только протянув ко мне руки, как машина заметила и его.
В этот момент сознание вернулось ко мне. Сия сцена была еще удивительнее предыдущей: стоило Скифу протянуть руки в мою сторону с явным желанием утащить меня подальше, как тварь покосилась на него, вновь грозно заклокоча нутром. По всей видимости, ей не нравилось, что мною заинтересовался кто-то еще. Скиф даже не замедлил своих движений — осторожные пальцы его рук обхватили воротник моей куртки, до сих пор толком не высохшей и потянули меня к своему владельцу, в сторону лестничной площадки. Машина лишь недовольно взвизгнула, заставив мои мозги встрепенуться. Я во всей красе почувствовал настоящую боль... Ту самую, вполне сравнимую с болью менее пятнадцати минут назад испытываемой мною в луже на улице. Не многовато ли травм за одно утро? — Вопрос риторический. Конечно же, не многовато, ведь мне тогда было уготовано куда большее потрясение. Много большее...
Около получаса Скиф поднимал меня, обессилевшего, на пятнадцатый этаж. Всего их в этом здании около сорока, что крайне пагубно сказывалось на самомнении Скитальца, меня, да и любого, кто попробовал бы только совершить все то, что совершили тогда мы. Я во второй раз за день ничего не чувствовал, перед моими глазами стояла та машина — холодная. Злая. Но на удивление милостивая... Ровно до этой минуты в моем сознании слова «милостивая» и «машина» не могли осмысленно содержаться в одном предложении. Но похоже, я поменялся. Если открывать тайны, я могу лишь сказать, что с терминаторами я встречался редко. Все мои познания на их счет были лишь... «теорией», что ли. Я не горел желанием «практики», но врать самому себе и говорить, что не хотел чего-то большего я не могу — потому что хотел. Потому что томился желанием — осмыслить, осознать, каково это, смотреть в глаза машине. Я хотел... Понять их. Понять мотивы, «аргументацию действий», или как там это называется в списке программных протоколов и приоритетов? Я с рождения тянулся ко всему, что мне не известно. Ко всему, чего я не знал и боялся. Особенно меня привлекало то, чего я боялся. Порой сквозь дрожь, сквозь мурашки по рукам и спине я все-таки вызнавал то, что хотел. Но не переставал страшиться.
В сознании Скифа тогда бурлили предположения — почему машина нас отпустила? Почему не разорвала обоих, ведь наверняка хотела! Наверняка она только и думала, как вывернуть нас обоих наизнанку и посмотреть, что будет! Мой напарник бился тогда об заклад, что как в старом фильме смерть все-равно найдет нас, где бы мы ни были. Но он, как и я, ошибался весь тогдашний день. На тридцать шестом этаже, на который мы уже поднимались каждый своими ногами, нас ждало то, ради чего мы рисковали жизнью — подрывники.
Их трупы.
На теле одного из них была записка, оставленная «безымянной группе спасения» с рукописным текстом:
«Кто бы ни был здесь, пускай знает: мы — 16-я саперная бригада, пятеро солдат в камуфляже и бронежилетах — оставили взрывчатку в подвальных помещениях, на 10-м, 20-м и здесь, 36-м этажах. Подрыв этого здания приведет к падению соседнего здания комплекса, что хоть как-то, да прекратит транзит наземных караванов... Как будто строители специально делали все это с учетом эффекта домино. Боюсь, что подорвать мы уже ничего не успеем, нас загнали, как лошадей... Бегуны».
И правда, эти ребята уже ничего не успели бы сделать — у троих рваные раны на груди, у четвертого почти выпотрошена левая рука. Судя по всему, парни решили погибнуть вместе, собрались кружком за столиком ресторана, в котором находились, и... просто ждали. Крови на полу было гротескное количество, столько даже в четверых здоровых мужиках не будет. Кстати, именно в четверых. Пятый, на котором и лежала записка, был командиром.
Застрелился.
Скиталец был краток: поблагодарил погибших за то, что они успели сделать, и перекрестился. Я последовал его примеру. В нагрудном кармане командира лежал детонатор — уже взведенный. Сухие длинные пальцы Скитальца выудили его из тесной ткани, осторожно, так, чтобы не активировать раньше времени. Теперь нам оставался лишь марш-бросок на крышу — туда, где должны были находиться средства нашего спасения. Честно сказать, придя в себя окончательно, я трясся от волнения. Странное поведение, правда? Трясутся перед свиданием, трясутся на свадьбе. В конце концов, в туалете, если совсем уж все усложнять... Но не в таком положении. Хотя, я трясся не от страха. Я трясся от ожидания... чего-то знатного. Чего-то, что подвесит меня на волоске и благополучно опустит на землю. Если бы я не был настолько уверен в «хэппи-энде», наверное, я бы не столь ужаснулся от осознания слежки за собой аэроботом.
Эти сволочи всегда летали неподалеку. Их используют все наземные и воздушные войска «Скайнета». Они разведчики. Быстрые, юркие, чертовски хитрые и подлые твари, тогда еще не оснащавшиеся мелкокалиберными пулеметами... Встретить такого — стать жертвой смертного приговора — засветиться в сети и вскорости получить себе на нос одну-двух «шестисоток» или «паучка». Правда, нам со Скитальцем повезло намного меньше. Вдалеке загудели турбины, стало слышно, как что-то приближается. Что-то настолько огромное, что описать это словом «гигант» — назвать мышонком. Тот самый чертовски любопытный «Охотник», что решил понаблюдать за нами на крыше первой высотки, вернулся по новым данным.
Пыль, скопившуюся в воздухе за долгие годы разрезал выкрик автомата: пули с треском расколотили оконную раму, из-за которой выглядывал бот, зацепив ротор по центру его корпуса, и заставив малыша кружась начать падать куда-то вниз, на мостовую. Глаза Скитальца вновь забегали по сторонам, он, кажется, вдруг потерял лестницу, по которой мы успели подняться уже метров эдак на восемьдесят. Вновь затопали тяжелые сапоги, марш-бросок обещал быть занимательным, но коротким. Мы летели через две-три ступеньки, пошажно спотыкаясь, но не останавливаясь. Страх — великая сила. Мы боялись умереть раньше положенного.
Солнце уже успело взойти и светило в глаза, мешая сосредоточиться на дурацком крепеже. И кто только придумал и это Солнце, и эти хреновы альпинистские карабины?! И какого, спрашивается, черта все как всегда мешается...
Скиталец уже готов был нажать на «спуск» и сжать небольшую коробочку с короткой антенной. Он ждал меня и мои непослушные мокрые пальцы, скользившие по предательски металлическому карабину троса, выстреленному в нижнее основание стены далекого-далекого пятиэтажного дома где-то впереди. Такими были будни наших подрывников, скажу я вам, да-да. Заложить взрывчатку, подняться на крышу, поставить распорки этой системы, а затем, подорвав пару-тройку десятков килограмм тротила улететь вниз по тросу метров, эдак, за двести семьдесят от изначального местоположения... Конечно же, я шучу. Никто подобного не делал до нас со Скифом, мы были, так сказать, первооткрывателями этого вида перемещения по городу. Вся надежда была лишь на то, как быстро упадет здание, а точнее на то, что падать оно будет достаточно долго. Направление тросов было противоположным направлению падения, поэтому у нас должно было быть достаточно времени на то, чтобы начать спуск и проехать на тросах хотя бы четверть дистанции. Я прикидывал в голове самые худшие варианты развития событий. Все они были красочнее друг дружки, но ни один меня нисколько не пугал. По странности своего организма, я сильнее боялся того, что не успею застегнуть карабин.
Скиталец кивнул мне, когда мои руки с облегчением отпустили карабин, теперь прикрепленный к разгрузочному ременному жилету, служившему мне вместе с бронежилетом средством защиты. В след за напарником я взял разбег, широко размахивая левой рукой — правой я держал тот злополучный карабин, от которого зависела моя жизнь. Тросы были натянуты так, чтобы боец, их использующий, мог в полный рост пробежать до края крыши, держа карабин и, буквально, самого себя, находившегося в ременном жилете, а затем просто перемахнуть ногами через край крыши, повиснув на конструкции, и начать скольжение под небольшим углов вниз — к земле.
Я бежал изо всех сил, в то время, как Скиталец уже мчался вдаль на тросе, что-то крича. Что именно я понял слишком поздно. Он нажал на «спуск». Крыша слегка вздрогнула, легкая пыль поднялась до уровня коленок. За спиной гудел «Охотник»: он, мать его, выслеживал нас весь подъем с тридцать шестого этажа до последнего, сорокового. Ну, а теперь, понимая, что его добыча уходит, он, видимо, решил позабавиться и дал длинную очередь из пятидесяти миллиметровой пушки под носом — еще чуть-чуть, и он бы задел установку, державшую тросы с «этой» стороны.
Отредактировано Alcatraz - Суббота, 13.04.2013, 21:36 |
|
| |
| Alcatraz | Суббота, 13.04.2013, 21:37 | Сообщение » 3 |
T-X
Сообщений: 3002
| Я летел вперед, еле сдерживая крик радости и ужаса, когда обернувшись, увидел то, ради чего все и затевалось: заряды взрывались не вместе, а постепенно, ослабляя все сильнее и сильнее каркас здания, к которому шло начало троса. «Охотник-Убийца», по всей видимости, слегка растерял свой пыл и попытался было увернуться от здания, начинавшего падать ему на встречу, как активировался последний злополучный заряд взрывчатки. Крышу в том месте, где находились наши установки разворотило в кучу бесформенного бетона и кусков арматуры. Тросы качнулись, потеряв натяжение с одной стороны... И слава Богу, что Скиталец нажал на «спуск» настолько поздно — до земли оставались считанные метры, как наша «подвесная трасса» окончательно перестала служить нам средством передвижения, став средством ломания костей. Выставив вперед ноги, я хоть как-то да амортизировал удар, повергший меня и все мое тело в очередное, уже третье по счету забытье.
На миг мне показалось, что все это и было нужно для того, чтобы проверить меня на прочность. Кстати, тот домик этого испытания не прошел, ровно как и «Охотник-Убийца», оказавшийся погребенным между двух высоток. Незавидная судьба, правда?
Добавлено (13.04.2013, 21:37)
---------------------------------------------
Глава вторая: «Ура, — и к черту!»
...«Трудные задачи выполняем немедленно,
невозможные - чуть погодя.»
Смотреть на осеннее небо — порой лучшее занятие для молодых глаз. Но взор паренька в достаточно узком камуфляжном костюме с парочкой подсумков на поясе, что лежал, обняв тяжелую снайперскую винтовку, на крыше Университета, был направлен отнюдь не в сторону светлых утренних небес — он наблюдал в прицел за мной, развалившемся в облаке пыли придурке, тычащем пистолетом в пустоту, ожидая смерти. Оптический прицел винтовки обладал достаточной кратностью приближения, чтобы рассматривать меня настолько «близко», что выражение лица, буквально просвечивающего через грязный затылок, ярко выражало абсолютно все мои тогдашние эмоции. Стрелок лишь слегка отвел взгляд от перекрестия, устремившегося в мою поясницу, чтобы посмотреть на моих товарищей, что еще не успели заметить мою пропажу. Он убрал левую руку с основания приклада и потянулся было к иссиня-черным волосам, достававшим ему примерно до плеч, но убранных в некое подобие хвостика, как раздался глухой хлопок — я спустил «курок», еще раз, вновь. В глазах парня вновь отразилась моя фигура, он опять прильнул к прицелу, оставив свои волосы в покое лежать так, как они лежали. На мне сосредоточился, сучонок...
Я же уже выпускал во тьму тумана предпоследний патрон. Давай же, Удача, помоги мне! Не зря же я все это пережил. По спине бегали мурашки, я ощущал, что вот сейчас все и кончится, и писать мне будет не о чем... Что улетучится ваш верный слуга в небытие, оставив после себя лишь кучку мясца с косточками, что пропадет вся интрига, все планы жизни. Но как в хороших боевиках меня спас тот, кто желал смерти.
Снайпер нажал на спусковой крючок, заставив тем самым пулю пятидесятого калибра с маркировкой «Сделано в России» полететь не в мою спину, а чуть вперед, аккуратно за мое левое плечо, которым я был повернут при падении в сторону здания. Пуля рассекла воздух, кажется, оставив в нем на пару секунд толстый белесый след. В моей голове все отпечаталось в довольно странном порядке, поэтому с точностью поручиться за свое описание я, к сожалению, не могу: под мои последние выстрелы из тумана впереди выскочила одна из «неваляшек», готовясь прыгнуть на меня и вонзить свои лапы мне в грудную клетку, но выстрел произошел вовремя — десяти сантиметровая пуля вошла машине в лоб, пробив толстый слой металла, все наборы вживленных в собачьи мозги микросхем и что-то еще, из-за чего, упав, «неваляшка» скрючилась в натуральную букву «зю»... Страшная картина. Глаза твари все еще мигали ярким желтым светом, оставляя в тумане пузырьки света, освещавшие ее тело, начинавшее покрываться слоем тумана. Гром выстрела был оглушителен и даже согнал несколько десятков голубей и воронов со своих насестов на крышах ближайших домов. В голове все еще звучало басовитое «Бу-дум-фоуч», повторяемое не только головой, а всем окружающим меня пространством раз за разом. Я огляделся. Сердце замерло — туман вновь стал сгущаться, а небеса из светло-синих стали грозовыми, начинался ливень. Вокруг меня наматывали круги около пятнадцати машин, оставляя в кисельном воздухе желтые линии своих глаз. Я судорожно стал искать запасную обойму в набедренном кармане брюк, уже бросив опустевшую в подсумок. И как всегда, пальцы не могли нащупать продолговатую металлическую коробочку, что, казалось бы, так просто достается из под ткани кармана. Все-таки достав ее, я рывками пытался вставить магазин в рукоятку пистолета, нащупывая заветное отверстие. Но все как всегда не получалось. Под порцию нового лая, и ставшего почти родным классического собачьего «охо-хо-хо-хо», я перевернулся на живот, отталкиваясь от предательски мягкой и податливой земли носками ботинок. Ощущая себя последним идиотом, я, подобно гусенице, скользя животом по песку, начал перемещаться в сторону постройки, лишь спустя два полных шага полностью подняв туловище над землей. Руками махал я сильно, одновременно пытаясь разогнать хоть какую-то часть тумана перед собой и стараясь ускориться. Ноги подворачивались, дыхание ни к черту, я ощущал, как глубоко внутри начинает сипеть что-то подобное жабе — я начинал задыхаться от страха. Рюкзак был далеко позади, и сейчас мне было абсолютно начхать, что с ним случиться. Автомат... Пес с ним, я жить хочу! В тот момент я вовсе не задумывался о том, что будет потом. Как я буду бродить по закоулкам Университета с одним лишь только пистолетом, выживу ли я там...
Стрелок продолжал наблюдать за мной, лишь слегка ведя стволом в сторону. Почему-то он не стрелял, как будто выжидал момента. Ждал, что будет дальше. Вокруг меня носились тени, оставляя за собой яркие желтые полосы в воздухе, густом, подобно желе. Я не видел, куда бежать, и ориентировался только на отблеск оптики где-то наверху, на крыше. Я бежал левее, так, чтобы он оказывался каждый раз по правую руку, ведь вестибюль был именно там, в стороне от больших часов.
Гарик, как только услышал выстрел снайпера, сразу остановился, рявкнув на остальных: «Стоять!» и дал очередь в воздух, в надежде отвлечь тварей от меня. Он догадывался, что, обладая всем своим везением, я потеряю оружие, и хотел лишь дать мне дорогу, перетянув основную стаю на себя, под огонь трех стволов. Акима изредка постреливала куда-то вдаль, она не предпочитала выжидать, силуэты в тумане нервировали ее подобно мне. Гильза за гильзой обжигали воздух, покрывая землю вокруг фигуры Акимы свинцовым покрывалом... Ударяясь друг о дружку, они образовывали жуткую какофонию звона, дребезжания и стука, заполонявшую все пространство вокруг. Выстрел за выстрелом, хлопок за хлопком, все больше и больше гнетущее ощущение засады и окружения окутывало мою команду... и меня.
Под ногами хрустело стекло и кости. Грудь все так же сипела, я ощущал хруст на зубах — ненавижу песок, ненавижу пыль. Вообще, я все ненавижу. Но что-то в меньшей степени, чем остальное. У меня довольно странное отношение к миру, когда я устал или когда за мной гонится стая металлолома, но такой уж я уродился. Мало что поделаешь.
Где-то впереди я уже видел фигуру Гарика, поднявшего над головой что-то, похожее на трость или какую-то короткую палку. Скорее, зонтик. Или дамский стилет... Стоп. Какой к чертовой матери стилет? Еще и дамский?! Гарик вознес над головой сигнальную ракету, готовясь ее зажечь. Я откровенно не понимал, зачем она ему нужна. Неужели, знавший меня чуть ли не всю мою жизнь, человек подумает, что я его не увижу? Да это же смешно! Или он хочет по-лучше нас осветить для машин? Так сказать, сделать «ужин при свечах»?
— Быстрее, твою мать! — я не ожидал от Гарика ничего иного. — Чего ждешь, придурок?!
Ноздри Гарика то раздувались, то вновь принимали человеческие особенности строения, всем своим видом показывая степень напряжения владельца. Пальцы его дрожали на спусковом крючке, желая выстрелить мне, бежавшему на встречу за спину. Не знаю, что его останавливало. Я бы выстрелил...
Наш стрелок же тем временем спокойно складывал свои «пожитки» в рюкзак, уже готовясь взять винтовку, лежавшую на сошках, в руки, как где-то впереди, в тумане, прорезалась длинная красная полоса света. Именно прорезалась, по горизонтали, как будто кто-то поднял ставни, за которыми поставили прожектор. Стрелок в последний раз прильнул к прицелу, чтобы посмотреть, что же сокрыто туманом, хотя не прячется? Он дернулся веком и левой рукой, результат «взора сквозь туман» его точно не обрадовал. По спине его пробежал рой мурашек. Словно кто-то холодной рукой дотронулся до хребта снайпера, проведя пальцем от шеи до середины спины, дальше ударив кулаком — то ли от страха, то ли от пронизывающего тонкую камуфляжную куртку ветра у парня свело спину. Белые зубы чуть не повыскакивали из десен, и их хозяин однозначно понял, что всем в его теле владели нервы — не ветер через тонкий костюм, не страх - нервы. На людях всегда холодный, местами странный для многих, и лишь для редких исключений — особенный, — он не привык к нервным потрясениям. А осознание неизбежных улю-лей или даже серьезных ранений, грозящих тем злополучным светом сквозь туман оказалось столь сильным и ясным, что, не заставив себя долго ждать, привело к последствиям. Стрелок конкретно скрючился, закрыв глаза и мягко охнув. Не как старик, а как вполне молодой, но чертовски не любящий боль человек. Взгляд на мгновение заплыл, грудная клетка сжалась — так глубоко не выдыхают при ударе под дых.
Разжавшись, стрелок судорожно, поглядывая вдаль, продолжил собирать оборудование: первым в подсумок полетел дальномер, в след за ним какой-то блокнотик со странными рожицами и кошками. Тугая молния закрыла пасть сумки, ремень взлетел за плечо. Винтовка приподнялась в руках ее владельца, сошки сложились от резкого движения — «Вчик!». Томно позвякивая карабинами, стрелок сошел, спотыкаясь, с постамента, на котором разложился для стрельбы. Волосы уже успели растрепаться, заслоняя вид. Времени их поправлять не было, оно как обычно бывает работало против героя. Или «антигероя», решать вам. Мне же было чудно представлять его кем-то, кроме «плохого парня». Вот он уже бежал вниз по ступенькам, размалывая ногами крысиные косточки, которыми по удивительному стечению обстоятельств была буквально усыпана вся тогдашняя Москва. Веса винтовки, он по всей видимости, тогда не замечал, потому что несся стрелок сломя голову. Пронесясь через пролет второго этажа, уже почти у самой земли, откуда можно было по-быстрому дать деру, стрелок упал. Облако пыли, такой же, как и вне здания поднялось вокруг поджарой тонкой фигуры, распластавшейся на кафельном полу широкой лестничной клетки. Боль вязким компотом растекалась по его телу, сообщая каждому нерву на животе, груди и подбородке, которым он ударился в особенности сильно, какие чувства и ощущения испытывал я, чуть не лишившись шеи месяц назад. Гулко выдохнув в пыль, стрелок прокашлялся. Не сильно, чтобы не тревожить свои и так почти убитые нервные окончания. Непослушные волосы распустились из хвоста на затылке, теперь свободно покрывая голову бедного снайпера. Сердце билось быстро, пытаясь разогнать кровь по уставшим и отбитым сосудам. Бляха на ремне подсумка больно врезалась в грудь где-то в районе шестого ребра с правой стороны грудной клетки; прицел винтовки, хоть и вытерпевший падение, подавал признаки скоса, поскольку основной вес владельца орудия при падении пришелся именно на него. Пальцы разжались, отпустив винтовку, слегка брякнувшую прикладом по кафелю в момент высвобождения. Спустя пять выдохов, ее владелец предпринял осторожные и весьма болезненные попытки восстановить свое вертикальное положение: правая рука начала искать опору, вскорости найдя лестничные перила — паренек упал в пролете, - на последней ступеньке идущей сверху лестницы, указав своим носом точно на ступеньки, спускающиеся вниз — и начала было за них хвататься, как откуда-то вдалеке послышался свист... Громкий.
Сердце забилось еще сильнее, в голове в миг раздалось: «Только не он».
По спине его новь пробежал сноп мурашек, — свист нарастал, разносясь по округе, подобно ветру — вдалеке сквозь туман вновь загорелся красный свет, источник которого так напугал стрелка меньше двух минут назад. Холодные пальцы страха в очередной раз прошлись по позвоночнику снайпера, пугая разум, но ослабляя боль. Моргнув, он напрягся всеми частями тела, какие еще чувствовал, и постарался встать. Рука, протянутая к перилам, задрожала от боли, что сообщали ей плечо и спина. Сжав зубы, подопрясь свободной рукой о винтовку, стрелок все же поднялся, выдыхая сквозь стиснутые зубы остатки своей воли. Он не мог позволить себе оставить оружие на лестнице: винтовку, пускай она и весила не многим меньше самого стрелка, ему необходимо было унести с собой. Не столько из-за ее ценности, сколько из-за личной привязанности — она не раз спасала ему жизнь, и возможно, станет причиной новых... знакомств.
Шаг за шагом, все больнее отдавалось в его теле ощущение страха. Словно чашу, ужас наполнял остов стрелка, не давая ногам бежать, а рукам — держать винтовку, становившуюся все тяжелее и тяжелее. Дыхание сбивалось, капли липкого пота лениво ползли вниз по сводам висков. Добравшись до последней ступеньки лестницы, стрелок замер, высматривая в тумане, начавшему рассеиваться под тяжелыми каплями дождя, то, что явилось причиной столь спешной смены позиции. Ни следа...
Лишь томные и уже мелкие языки и пузыри света, дрожащие где-то далеко-далеко в серости пейзажа напоминали о бое.
Уставшая спина согнулась, растрепанные волосы легли поверх лица, держа начало где-то надо лбом. Я к тому времени уже стоял на подъеме парадного входа в здание, держа Гарика за плечо одной рукой, и опираясь на Скифа другой, в ожидании решения дальнейших действий; стрелок же находился в стороне, на часовом выносе второго корпуса университета, под большими ныне вставшими часами — у открытой инженерной двери.
Его сердце потихоньку успокаивалось. Он так и не увидел того, что заставило хладнокровного кочевника покинуть надежную позицию. Отряхнув рукав куртки и поставив винтовку прикладом на землю, он сухо сплюнул под ноги, выдохнув все остатки своей решительности: теперь он был растерян, сориентироваться в тот момент казалось непосильной задачей. Такой же, как и найти в убитом теле силы и возможности к спасению из всепоглощающей тьмы дождя; куртка, к его несчастью, свободно промокала, хоть и была военной.
Начиналась гроза; воздух становился все менее сухим минута за минутой. Туман почти рассеялся, каждая капля разбивала его полог все сильнее и сильнее, оголяя мягкую землю, изрезанную танковыми гусеницами, стопами, и лапами машин. «Собачий» гул затихал, лицо снайпера все больше приобретало оттенки радости — пронесло. Слегка повернув голову, он хрустнул тремя шейными позвонками, так громко и отчетливо, что сам слегка поежился. На глаза начинали наворачиваться слезы, ему было чертовски смешно осознавать свою трусость. Или не трусость?..
Сквозь усиливающийся шум дождя стрелок услышал тот самый свист. Сначала легкий, но все нарастающий где-то вдали. Страх вновь стал овладевать парнем; по измученной спине больше не ползло мурашек, лишь мерзкий след на щеке оставляла капля дождя, такая холодная... немилостивая. Осенний ветер как на зло подул спереди, заставив стрелка согнуться. А вот разогнуться, и вновь посмотреть вдаль было уже страшно. Больная фантазия кочевника-одиночки, изъеденная ночными кошмарами и городскими байками, выстраивала перед его мысленным взором ужасающие картины, от части могущие стать и правдой. Мокрые тощие пальцы, державшие винтовку, разжались — орудие упало на землю, в который раз брякнув карабинами — в голове стрелка почти не осталось мыслей: дай ему отдых и он бы боролся. Но отдыха не было. Была лишь тень, что нависала впереди, издавая протяжный гидравлический стон...
|
|
| |
| Alcatraz | Суббота, 13.04.2013, 21:39 | Сообщение » 4 |
T-X
Сообщений: 3002
| ***
Затылок у меня жутко болел — при всей моей «везучести», при всем моем тогдашнем кураже, я не смог не схватить сначала от Гарика, а потом и от Акимы по увесистому подзатыльнику. Мотивацией для них могло быть что угодно, потому что никто не сказал мне ни слова. Я просто получил молчаливые подзатыльники, только войдя, переводя дыхание, в вестибюль Университета — огромный широкий зал, больше похожий на зал театра, являлся, на самом деле всего лишь проходной с турникетами, объемными люстрами на потолке и кабинками вахтеров. Очень уж сильно все это напоминало мне происшествие со Скифом, от которого моя шея так и не успела оправиться. Но почему-то мне совсем не хотелось думать о плохом, я итак уже побывал на волосок от смерти за этот день, хватит!
— А теперь скажи мне, горе-командир. Ты посеял рюкзак, да? — Гарик вытращился на меня своими пятирублевыми глазами.
— Как видишь, на мне его нет. Или ты хотел видеть здесь не меня, а рюкзак?
Последовала пауза. Я ощущал, что вот-вот мне прилетит еще один подзатыльник от друга детства.
— Я хотел видеть здесь связного, но он, по «счастливой случайности», — мой собеседник показал «кавычки» пальцами, — уже успел остыть там, на улице. И слава Богу, что у нас хотя бы есть план здания, и мы хотя бы примерно, да знаем, где искать сервера с архивами. А теперь прошу тебя, ради всего святого, не посей хотя бы свой пистолет.
Кстати, я только сейчас обнаружил полную обойму от «Грача» в левой руке. Я так и не вставил ее в пистолет. Бросив взгляд на Акиму, я почувствовал себя полным дураком — она улыбнулась. Быстро щелкнув кнопкой на рукояти пистолета, вставив обойму, я взял свое единственное оружие в обе руки и зашагал за успевшим отмахать метров шесть вглубь вестибюля Гариком. Скиф молчал все это время, он кажется, даже не смотрел в мою сторону. Разочаровался, что ли? Да и черт с ним. Моя голова не хочет вбирать в себя лишние сведения.
Бумага в руках Гарика шелестела так ровно и тихо, что я просто поражался — его походка, отдающаяся в широком холле гулким эхом никак не влияла на объемную бумажонку, которую успел передать нам связной перед смертью. Я замечал за собой такую особенность, как крайне тихую походку. Чего не скажешь о Гарике, да уж.
Помимо всего прочего, в списке его «плохих, по моему мнению» привычек значилось особо ярое желание всегда на меня за что-то наорать: в основном за то, в чем виноват он сам или мы оба. Помнится, давным-давно, еще в детстве, стоило нам вместе уронить вазу или сломать рамку для фотографий, как Гарик сразу же закатывал истерику по поводу исключительно моей вины. Я не хотел с ним ссориться, но моя голова слишком плотно набита пылью и запахом машинного масла и разлагающегося мяса, которого я вдоволь нанюхался там, на улице.
— Гарик, я не хочу тебя расстраивать, но между прочим, «неваляшек» на нас спустил ты; — его глаза стали еще более округлыми. — Эти твари бродят по городу годами, и они точно привыкли к звукам стрельбы крупного калибра, а связного как раз-таки и пришили «полтинником»! Они среагировали на твой крик, Малков.
Малков — фамилия Гарика; он ее не любит, поэтому я не пренебрегаю возможностью дернуть ею друга за задранный нос. Кстати, Малков никогда не отвечал мне сразу — после каждого такого «локального скандала» он оставался молчалив, и лишь через пару часов приходил ко мне за извинениями. Это стало для меня обыденностью, я прощал Гарика за вспыльчивость по нескольку раз в неделю. В этот же раз я даже не ждал от него извинений: Скиталец прервал меня, и возможно, Гарика:
— Нам нужно восстановить питание, если мы не хотим запитывать серверы архива от фонариков, да, ребята? — возразить мне было нечем.
На бумажке, что держал в руках Гарик корявым почерком были даны описания этажей здания, толстым карандашом нарисован поэтажный план, плюс какие-то пометки от автора. С каждым этажом рисунка, пометки становились все страннее: рисовал их один человек, а пометки делал совершенно другой; все больше и больше среди букв выделялись прямые скобки, черточки «слэша», и многие другие символы языка «Lisp», на котором и писали терминаторов... Я промолчал по поводу символов, а Гарик их, по всей видимости, даже не увидел.
Первый этаж здания был прост, но красив: широкий холл, множество ответвлений-коридоров в разные его уголки, узкий коридор в столовую. На потолке висели большие люстры, одна из которых все-таки не удержалась наверху и упала вниз, разбив собой участок паркета, сейчас покрытого толстым слоем пыли. Судя по бумажке, генераторная у здания была своя, оно питалось двумя источниками: общегородской сетью электроснабжения и собственным генератором, который, был разработан здесь же. Я молча надеялся, что хотя бы у него не будет мозгов.
На люстре, покоящейся посреди холла, были следы чьей-то крови, похоже, кто-то здесь тоже был. Но давно — кровь высохла около полугода назад, от нее осталось всего лишь блеклое пятно, которое я и заметил на фоне светлого хрусталя. Хотя, это скорее простое стекло, на хрусталь вряд ли бы раскошелились. На лавках, расставленных по углам холла, лежали несколько тел: таких же, как и те, каких я видел месяц назад — высохшие, выгнившие. Вся картина вгоняла меня в довольно жуткое состояние, но учитывая количество стволов вокруг меня — боялся я почти напрасно. По правде сказать, я чувствовал подвох: как-то все слишком легко завершилось, и со связным, и с «неваляшками». Мне казалось, что должно случиться что-то еще, но пока все шло нормально, мы уже пересекли холл и направились в северное крыло.
И все-таки я никак не мог понять, какого черта куда бы я не попадал — везде я натыкался на мышиные и крысиные косточки. Честно, везде, где бы я не бывал - везде по земле или полу были разбросаны размолотые в труху временем и чьими-то ногами кости. Меня это раздражало, но ничего не поделаешь, мне приходилось мирить свою натуру со многими вещами...
— Странник, я бы на твоем месте держался по ближе к Акиме, за Гариком я присмотрю. А-то улюлюкнется куда-нибудь, только посмотри, как он идет! — Скиф кивком указал на Малкова, тот брел вперед по коридору не смотря по сторонам, лишь изредка бросая взгляд на бумажку.
Так-то, Скиталец — один из моих лучших друзей, но и его советы порой кажутся мне излишними. И сейчас стальной сутулый монстр с «Винтарем» за спиной казался мне слишком доброжелательным. Я понимаю, он хотел скорее нас помирить, чтобы «если что», в моей голове не возникло мысли не подать Гарику руку помощи. Но я послушался: сбавив шаг, я отстал от приятеля. Акима теперь шла справа от меня, Гарик — впереди, к нему, ускорясь, шел Скиф.
Я не знал всей подноготной Скитальца. Знал лишь, как его звать, знал, что он предпочитает из двух своих прозвищ второе — не Скиталец, а Скиф — ибо оно короче, и его легче прокричать в случае опасности. Знал так же, что голова Скифа была забита автомобилями: на его койке всегда покоился старый потрепанный журнал выставки авто, года эдак две тысячи второго, может быть, еще более раннего. Он клал его под подушку, ну, скорее, под набитый смятой стекловатой тканевый мешок. Условия проживания у нас нигде нельзя назвать шикарными, везде у нас всего «три звезды», да только жаловаться не пристало. Скиталец разглядывал машины в этом журнале почти каждый вечер, иногда перерисовывал до мельчайших деталей, иногда читал соседям по койкам лекции о двигателях внутреннего сгорания, об устройстве тормозов; из этого можно было понять, что до войны он был механиком, или по крайней мере консультантом в авто-салоне. Он частенько завершал свои лекции дырявой и пропыленной шуткой: «Ну, зато у этих машин хотя бы не было мозгов». Шутка откровенно не смешная; она скорее правдивая, а правда редко когда бывает смешной. Но над нею все-равно посмеивались, иногда даже вступали в споры — а может, было бы лучше, если бы и у них был разум? Померли бы мы быстрее?.. Я никогда не вступал в споры. Я даже не поправлял Скифа, если он где-то ошибался, в очередной раз рассказывая какую-то понятную довоенного образования человеку вещь, я просто слушал, прикрыв лицо руками, лежа на кровати. В такие моменты я любил разглядывать пятна на потолке нашей казармы — благо, их там было предостаточно, местами даже были видны следы плевков. Не приятная тема, знаю, но в таких условиях нам приходилось существовать. И мы существовали, никто не жаловался. Опять же, не первый класс, но всяко лучше лужи на улице, по которой бродят патрули. Я почти всю свою сознательную жизнь после обучения и после начала войны провел не в казарме нашей части, а скорее в оружейной. Я всего за месяц с момента первого моего там появления успел изучить почти каждую полочку с инструментами, почти каждый винтик на жирном, заляпанном машинным маслом столе «главного по оружейной части» человека в части — Дмитрия Лосова. Ребята из нашей казармы звали его Лосем из-за фамилии. Я же звал его Лосем из-за широкого и одновременно высокого лба, которым он, казалось мне первые дни знакомства, и распрямлял стальные детали на своем станке. Человек добрейшей души и грязнейшего языка — послушаешь, как он сажает на пару болтов затылок приклада у старенькой винтовки — будешь кататься по полу со смеху от одних только междометий. А если вслушиваться и не то чтобы представлять себе картины, которые пишет его язык, а хотя бы вдаваться в смысл словосочетаний — так вообще помереть можно. Опять же наши соказарменники даже записывали за ним самые «убойные» фразочки, чтобы потом блеснуть перед кем-нибудь на карауле; да только, не одни наши писали за ним каждое нецензурное слово.
Я же бродил по оружейной из-за любви ко всему, что стреляет. Каждый раз приглядывался к самопальным винтовкам, к пулеметам. Хотя, мне все же нравилось что-то более красивое. Более изящное, утонченное.
Лифты в здании, конечно, не работали, и искать архивы нам пришлось бы только после подачи на них энергии. Ну, лично я точно не собираюсь бродить по нескончаемым лестницам. Планировка у здания была довольно странная, генераторная находилась как бы внутри прямоугольника, который образовывали коридоры и внутренние стены. Северное крыло, в котором мы находились, ограничивало этот прямоугольник с левой стороны, если смотреть на парадный вход и холл; идти нам еще не долго. На улице уже во всю бушевала гроза, начиналась настоящая буря. Сквозь панорамные окна в широкий внутренний двор, в котором и находилась наша цель, просачивался свет от частых разрядов молнии, потолки сотрясал далекий гром. Еще одной особенностью нынешней Москвы я отмечал частые грозы и очень частые молнии в них. Понятия не имею, в чем причина такого поведения природы, но многие шутили, мол это сам Господь Бог помогает нам и изжаривает своими стрелами терминаторов с небес... Собственно, почти как и все остальные, эта шутка тоже была не смешной. Сейчас редко кто шутит смешно, чаще шутят больно.
Выходить во двор никому из нас не хотелось. Ясное дело, мало кто любил дожди, да при том, настолько сильные. Я лишь посоветовал Гарику спрятать бумажку с планом поглубже в рюкзак, чтобы не намочить тонкую бумагу. Кажется, он послушался.
Скиталец пошел первым. На его пути были широкие двери с навесным замком, ныне покоящимся где-то в стороне — казенное имущество железный человек недолюбливал и никогда не уважал, так что ничего иного ждать не следовало. За ним пошел Гарик, потом Акима, замыкал нашу колонну я. Мне же следовало проследить за тем, чтобы двери внутрь здания оставались открытыми на случай экстренного возвращения, но я же — это я, и забыл за этим проследить. Следующий же порыв ветра, сорвавший с макушки Скитальца капюшон и заставивший меня пошатнуться, захлопнул двери, оставив нам одну дорогу - вперед. Акима ежилась, потирая плечи — она была одета легче всех, ветер продувал ее куртку насквозь, оттягивая растянутый воротник потертого синего свитера, торчащего из под нее в сторону. Длинные светлые волосы, убранные в хвостик на затылке вот-вот должны были распуститься, но я протянул к ним руки, затянув веревочку туже. Благодарностью мне стал взгляд надежды, ищущий в моем лице что-то, что защитит его владельца; он всегда меня смущал, заставляя краснеть ушами. Если у меня краснеют уши — можно считать, что я очень сильно взволнован или встревожен, это моя особенность. Акима протянула ко мне ладонь, схватив за пальцы и потянув к себе. Мы продолжили шагать за Скифом и Гариком, ища в серости грозы, что заполняла пространство вокруг, что-то опасное, или хотя бы подозрительное. Но рыжая листва, поднятая в воздух ветром, не давала увидеть ничего стоящего. Мы шли почти вслепую, надеясь на чутье железного человека и на память Гарика, что придерживал отведенной назад рукой отделение рюкзака, где лежала бумажка с планом. Чувство преследования не покидало моей головы. Ни один ветер не мог выдуть из нее то липкое и противное ощущение, когда на тебя смотрит кто-то со стороны, когда ты находишься под прицелом. Знакомое, наверное всем с детства чувство, когда за тобой будто кто-то стоит и буквально дышит в спину, но обернувшись ты никого не видишь, не слышишь.
И вот она, генераторная. Пройдя около ста пятидесяти-двухсот метров, мы все-таки дошли до нее. Странные люди, эти ученые. По всей видимости, именно кому-то из людей университета пришло в голову расположить генераторный узел, питающий весь, с позволения сказать, комплекс именно в его центре. «В сердце Минотавра» — вдруг вспомнилась мне фраза из какой-то книжки. «...Войти в лабиринт и убить Минотавра!» — настаивал в ней хрипловатый голос. Войти и убить. Просто. Но нам подобная задача казалась непосильной: небольшой домик, со стороны выглядящий как цэ-тэ-пэ во дворах жилых домов, ведущий в ту самую генераторную, был завален на половину. Именно на ту, в какой располагался вход. По возможности осмотрев округу сквозь пелену грозы, я понял причину нашей заведомой неудачи — один из участков опоясывающих стен университета был разрушен, и обломки в момент обрушения падали именно сюда. Я окончательно убедился в странности архитекторов, в отличии от Гарика:
— А ну-ка, Скиф! Помоги мне... — за его словами последовал тугой выдох, Малков наклонил один из обломков, находящихся в стороне от домика, открыв узкий проход куда-то вниз.
Скиталец опустился на колени перед ходом, слегка заглядывая внутрь. По его виду, идти он туда не хотел, но один только взгляд в глаза Гарика разубедил его в своих решениях — железный человек налег на еще один из обломков, еле сдвинув его на пару сантиметров в сторону. Проход расширился достаточно, чтобы туда можно было пролезть. И сейчас Гарик со Скифом напоминали мне Винни-Пуха и Пяточка из детской сказки, стоявших пред входом в дом Кролика, не звавшего их на чаепитие. Так и генераторная, находящаяся где-то на минус первом этаже отнюдь не звала нас в свою обитель — из прохода тянуло гнилью, теплым влажным воздухом, полным, казалось, какой-то слизи. Я поморщился. Скиталец протянул мне фонарик, заставив отпустить взгляд от дыры под ногами.
Я был единственным, у кого за спиной не висело хоть какого-то да рюкзака или ранца. К тому же, я провинился дважды — там, на улице и здесь, с дверьми — следовательно, идти первым нужно было именно мне. Сердце екнуло последний раз перед тем, как я задержав дыхание полез под землю. Скиталец держал меня за ноги, я же нащупал внизу какую-то трубу или типа того, и успешно оперся о нее, освещая пространство вокруг фонарем.
— Это коммуникационный коридор, Скиф! Здесь решетчатые полы, как в «Парке Юрского Периода», и трубы с кабелями такие же. Вытягивай меня отсюда, да побыстрее: мне страшно, блин! — я слегка заболтал ногами, подавая железяке сигнал на мою экстракцию из этого не самого лестного места мира, но в ответ я лишь почувствовал давление, толкающее меня внутрь, на тот самый решетчатый пол. Я сжав зубы схватил фонарик покрепче и был готов поскользнуться на трубе, о которую опирался, но вполне успешно сумел выползти из проема. Несколько секунд я лежал, не шевелясь, как бы давая пространству вокруг принять меня и смириться с моим проникновением. Почему во всех ужастиках на героя, начинающего брыкаться во тьме всегда кто-нибудь нападает? Да потому что он излучает страх и желание убежать к мамочке в пространство, окружающее его. Этого делать, как мне кажется, нельзя. Вот я и не делаю.
Поднявшись на ноги, я перехватил фонарик поудобнее. Затем искривился всем телом так, чтобы не уводя взгляда от темноты впереди быть услышанным по ту сторону отверстия:
— Вроде... чисто. Ползите.
Я принимал лишь Акиму, ибо по ее дрожи можно было с уверенностью сказать, что она промерзла до костей; Гарик и Скиталец вползали в помещение сами, я им не помогал. Последний решил не оставлять проход открытым и видным всем, кто бы здесь не прошел, и прикрыл его со внутренней стороны какой-то тряпкой, похожей на парусину, понадеясь на маскирующие свойства грозы.
В этот раз я шел первым, фонариком выхватывая из темноты коридора участки труб, толстых кабелей и других коммуникаций. Сердце вновь стало екать с того момента, как я задержал дыхание, влезая сюда. Мой личный рекорд по задержке дыхания был всего лишь в жалких полторы минуты, но я смирился с тем гнилостным запахом, что витал здесь почти сразу. Он перестал чувствоваться, но вот слабые потоки ветра я ощущал отчетливо — откуда-то спереди на нас точно что-то поддувало, подобно помпе, то закачивающей, то выкачивающей воздух из баллона. Странное чувство, предшествующее выкрику «Эврика!» томилось внутри меня, ожидая нужного момента. Когда тьма впереди начала слегка рассеиваться, оно окончательно поняло, что вот он, нужный момент:
— Эврика, черт подери... Гарик! Ты ветерок чувствовал?
— Ну, да. — ответил Малков.
— Погляди, — пробурчал я, сложив руки на груди и кивнув вперед. — Похоже, Скифу придется снять штаны, чтобы закрыть ВОТ ЭТО отверстие.
Обломки внешне-внутренних стен университета, что позволили нам войти в это подземелье через крохотную дырочку так же открыли несколько больший по размеру проход — впереди, запуская в коридор ветер зияла широкая дыра, точнее, пролом, идущий сверху. Только сейчас посмотрев себе под ноги, я увидел лужи — это точно из пролома дул ветер. Я прикрыл глаза рукой, продолжая держать вторую, с фонариком, на груди: то екающее чувство в груди уже казалось пережитком больных нервов и богатой фантазии. Мне было за себя стыдно; слава Богу, хотя бы остальные не знали, что я чувствовал.
Дойдя до самого пролома, мы встали на распутье: коридор, увитый трубами сверху и снизу, раздваивался. В одну сторону шли трубы, в другую — кабели. Поскольку, водоснабжение и теплообеспечение нам были ни к чему, мы пошли за кабелями. Пятьдесят, шестьдесят метров мы шли молча. Никто даже шмыгнуть носом не пытался, на всех напала непонятная болезнь полного молчания. Даже наша железяка, кажется до сих пор слегка обиженная замечанием о штанах, молчала, не смея даже тяжело вдохнуть или выдохнуть. Кстати, меня почему-то всегда успокаивало тяжелое дыхание Скифа. То ли оно казалось мне похожим на собственное, ведь сам я сопел, как медведь — заставляли габариты, а я никогда не был мелким и щупленьким, всегда выдавался ростом и добротным сложением; то ли я просто к нему привык за месяцы побегушек по городу вместе со Скитальцем. Тишину нарушил хлопок где-то позади, заставивший нас резко дернуться и приготовить оружие. Я припал к трубе плечом, выпялив пистолет в темноту впереди; Скиф схватил Акиму за плечо и прижал ее к земле, пригнувшись сам; Гарик же наставил свой громоздкий карабин в темноту, что держала нас на расстоянии от развилки, откуда и был хлопок. Все ждали. Долго.
— Идем, да пореще. — бросил в пыль Скиф и свободной рукой ткнул меня в спину, давая импульс к движению.
Я послушался. Быстрыми шагами я стал почти бежать вперед, по коридору, не обращая внимания на матюги Гарика сзади, на испуганные выкрики Акимы, на тычки Скифа. Я продолжал держать пистолет и фонарик на скрещенных руках перед собой. Я метр за метром выжигал тьму со своего пути, просачиваясь в получавшиеся проходы сам и давая время сделать это остальным. Тьма к нам располагала: вопреки всем законам физики, свет фонарика рассеивался и тонул в темноте лишь перед носками идущего спиной вперед Гарика. Пускай тень — всего лишь пространство без света, сейчас она имела отчетливые очертания и даже вкус с запахом. С запахом машинного масла. Я буквально чувствовал кожей, как темнота, сожженная фонариком, пеплом скользит по щекам, растекаясь в стороны за моим силуэтом. Я боялся опустить руки, уже бежал со всех ног в пустоту, ловя краем уха крики Скифа, тяжелые хлопки карабина Гарика. Уже лишь освещал себе дорогу, вырывая фонарем из страха кабели, ступеньки, повороты... Споткнулся.
Фонарь вылетел из рук, я кубарем полетел куда-то вниз, не чувствуя тела. По приземлении меня что-то больно ударило по лбу, заставив ойкнуть: фонарик тоже долетел. Напоследок мигнув светодиодом, он погас, лишь выхватив из тьмы передо мной оскалившийся череп.
— Странник, сука!.. Скиф, лови гаденыша! Да что ж... — и снова хлопки карабина.
Один за другим, она становились все ближе. Череп выплывал из темноты, окружавшей его все реще, но с явной неохотой. Он смотрел на меня. Искал во мне что-то. Хлопки стали оглушительно близкими — Гарик, долбя на подавление, уже обходил меня, выбивая пулями искры из бетонных стен вокруг черепка. Тени буквально струились из темного угла, импульсами освещавшегося стрельбой. Ко мне протянулись руки — Скиф и Акима. Я почувствовал, как начинаю ехать по полу, меня потащили. В голове было мутно, как в болоте. Даже картинка, висевшая перед глазами трудно воспринималась реальностью, я будто был не собой.
— ...Гнида! Мразь! Чертова кукла!.. — из-за моих закрытых глаз орал Гарик. — ...Чтоб тебя, твареныш.
***
Я уже стоял, облокотившись на какую-то выбоину в стене, бегая глазами по помещению: я упал с приличного порога, лестница в пять ступеней валялась в углу. Впереди маячил Гарик, продолжавший материться на что-то, ныне лежащее под его ногами и слегка подрагивающее. Справа Скиф щелкал тумблерами и скрипел вентилями — мы стояли в генераторном зале. Вокруг - пустые стены, освещенные редкими лампами; пыль, которую можно было есть, как кисель или желе; стойкий запах плесени. Милая картинка, однозначно.
— Странник... — я стоял, прикрыв глаза - мне было стыдно. — Ты как?
Глаза подниматься не хотелось вообще. Я сейчас был поставлен в просто очешуительно выгодный свет — четвертый, мать его, раз я явился всеобщей проблемой. Отвечать Акиме я стал лишь спустя паузу:
— Да, в норме.
На меня смотрели светлые серо-голубые глаза, похожие на кошачьи. Пепельно-русые локоны легки поверх лица, от части закрыв его — это придавало ему еще большую выразительность:
— Скажи мне, ты... Ты точно пойдешь дальше? То есть, ты сможешь?
— А я похож на раненого? Меня уж точно не контузило. — пощечину мне, пощечину!
Сущность дурака внутри начинала просыпаться. Мне думалось, что сейчас все встанут против меня. Все проголосуют за то, чтобы отправить меня домой! Дура-а-ак...
— Нет. Не похож. Ты похож на того, кому, скорее, нужна поддержка, не помощь. Я не хочу тебя злить, пойми, но...
Я махнул рукой, оторвавшись от стены. В молчании, кусавшем меня за губы, я ушел в противоположный угол, глядя больше в пол, чем на Акиму. Я сгорал от злобы... Хотя это, наверное, был стыд. Я не мог тогда сказать точно.
Скиталец только закончил возиться с тумблерами на приборной панели в самом неосвещенном углу помещения, как лампы противно запищали — энергоснабжение заработало на полную силу.
— «Конгратюлейшнс, мишн акомплишд». — торжественно произнесла железяка и косо улыбнулась в половину рта.
Скиталец, при всей моей к нему симпатии, не умел толково улыбаться. Акима - другое дело. Она улыбалась глазами. И даже теперь, глядя на меня, обиженного, уставшего, она тихонько улыбалась глазами. Знала, что я увижу, и старалась делать это не слишком явно, а-то ведь обижусь.
Под ногами Гарика, пересчитывающего патроны в обойме карабина, валялась доселе неизвестная мне тварь — что-то среднее между огромной крысой и собакой. На остроносом черепе, так же, как у «неваляшек» кусками висели мышцы, жилы... Глаза были настоящими, то есть, живыми. «Скайнет», на моей памяти, никогда не оставляла машинам глаза тех, с кого их делала. Да вообще, я впервые узнал о наличии в ее арсенале машин с живыми органами... Меня пробила дрожь. Стало страшно осознавать, на что способна «Скайнет» в будущем, если уже сейчас, в драном две тысячи семнадцатом, она играет в Мать Природу. На лапах машины виднелись настоящие когти, сломанные. Клыки у нее тоже были натуральными, изъеденными зубным камнем — дырявые, смердящие. Если такими только порезаться, уже можно получить заражение крови, а полноценный укус... Вот чего Гарик-то орал, до него тоже дошло: большинство криков назначались не машинке, а «Скайнет». Тоже доперло, что может нас ожидать. Корпус машины был сильно поврежден — Гарик патронов никогда не жалел — три попадания в грудную клетку в районе левой ключицы, аккуратное отверстие в спине (видимо, полученное уже после падения), перебита одна из лап. Гарик долбил не прицельно. Но, черт его дери, эффективно. Под тварью начинала разливаться лужа крови... Тоже настоящей. Я присел рядом с ней, пытаясь не выдавать волнения — обида во мне уже прошла, уступила место новому испугу. Я провел пальцами по виску черепа, стирая с него бардовую густую жидкость. Поднес к носу — кровь. Даже пахнет правильно. Глаза вновь стали бегать по корпусу машины, я искал что-то еще, что могло бы дать мне другую информацию, но глубоко внутри я говорил себе: «Пропускай детали, пропускай их!». Потирая кровь между пальцев, я не заметил шагов Скифа, что прервал мои заведомо бесполезные поиски:
— Пошли, архивы не ждут, герой. — в этот раз я не обиделся на «героя», потому что в голосе железного человека не было фальши; он назвал меня так... искренне.
Поднявшись, я только хотел было найти фонарик, про который почти забыл, как получил его прямо в руки от Акимы со словами: «Тебе нужна не помощь, а поддержка. И не отрицай!». Я отвинтил крышку с задней части рукоятки-корпуса, вытряхнул сгоревшую батарейку, засунул новую, закрутил крышку обратно — фонарь промигал, но засветил. Слава Богу. Я направил луч в сторону Гарика, осветив карабин в его руках: грузный, мощный. «Армак-Арсенал» — широкая надпись на клейме, что поставлено на прикладе, это символ оружейного концерна, созданного в странах Постсоветского пространства за несколько лет до Судного Дня; именно это оружие использовалось Сопротивлением... ну, то есть, нами, наряду с бессмертными «Акаэмами» и «Акаэсушками». Кстати, я даже начал скучать по своему автомату, который оставил в рюкзаке. Пушка хоть и была старой, но все-таки мне нравилась. Тяга к изящному во мне проявлялась последнее время все сильнее.
Щелкнул затвор карабина, зашуршала куртка Скифа, крякнули подовы моих ботинок — мы пошли обратно. На этот раз дрога по коммуникационным коридорам проходила быстрее, тьмы там не осталось, вся она уступила место желтому ржавому свету, льющемуся из запыленных ламп. Пройдя где-то половину пути до развилки с проломом, я остановился, вслушиваясь в окружение: гроза не кончилась, она лишь набирала силу. Капли воды звучно били по поверхности большой лужи где-то впереди; отсвечивали яркими бликами с каждым ударом молнии; давали рябь с каждым взрывом грома. С очередным его ударом я почувствовал сильну вибрацию и еле успел увернуться от потока пара из трубы, прорвавшейся точно в сторону моей головы. Поток мата перебил все звуки, гуляющие тогда по пустым закоулкам подземного строения. Тугое высокое шипение породила труба, шипение, сливающееся с монотонной грозой, почти со всем, что было вокруг. Гарик даже не обратил внимания, все так же шел вперед, изредка поглядывая на пулевые отверстия в стенах, оставленные им же — это были его «хлебные крошки», по дыркам от пуль он определял направление.
Даже уйдя метров на пятнадцать от трубы, я продолжал слышать свист, испускаемый ею. Нервозный звук, теребящий все сознание. Внутри снова что-то екало, но несколько слабее... Оно, то, что екало, было не уверено, по делу ли оно екает.
— Сколько еще? — протянула Акима.
— Ветер уже чувствуется, значит - не долго. — ответил ей в пол голоса Гарик.
И правда: впереди уже отчетливо виднелась большая лужа, образовавшаяся на вывороченных бетонных плитах, лежащих под полотном решетчатого пола; свет все ярче пробивался откуда-то сверху, рассеянный в пыльном воздухе, он лучами падал на поверхность воды. Рыжие листья заносились ветром внутрь коридора, некоторые из них падали в лужу, некоторые — залетали дальше, к нам, ведомые холодным воздухом. Когда звуки шагов по металлической сетке прекратились, став хлюпаньем и шорохом мокрой земли, Гарик остановился, глядя в пролом над головой:
— Скажем так, и здесь проход не слишком широкий... Кира, ай-да за тряпкой Скифа! Помолимся, что с тобой ничего не случится на этот раз.
Я решил выключить фонарик — дорога впереди была освещена, лампы горели исправно. Ботинки снова стали шагать по железу, лишь отзвук песка, остававшегося на подошвах, еще слышался в них. Кончики моих пальцев тихо подрагивали, мне было холодно, и кажется, я начинал простужаться: в висках пульсировала кровь, я чувствовал каждое биение сердца. Взгляд сам падал на ноги, проваливаясь в повторяющемся рисунке решетки. Перила, ограничивающие вереницу труб и кабелей, что сопровождали меня туда и обратно, местами проржавели насквозь. Мне было противно даже дотрагиваться до них...
Я дошел до «входного отверстия», прикрытого уже успевшей знатно растрепаться синтетической тканью от рюкзака Скифа. Мой взгляд тоскливо перебегал с краев полотна на фонарик, корпус которого бывший владелец не жалел — он весь был в царапинах. Холодный ветер потоком ударил меня в лицо, отхлестал мокрой тряпкой по щекам, растрепал волосы. Между лопаток в который раз пробежалась темная рука, костлявыми пальцами сжав мой хребет и готовясь дернуть его. Где-то внутри грудной клетки стала образовываться пустота. Как будто маленькая черная дыра разрасталась внутри, между легкими, рядом с сердцем. Мои руки вздрогнули, как и все тело, от тихого выкрика из-за спины, откуда-то далеко — Гарик орал хоть и громко, но недостаточно, чтобы не быть перебитым ветром: «Ты там не помер?..». Я ответил лишь мало связным ворчанием, подарившем мой голос эху. Оно же, кстати, известило всей крыс под ногами в радиусе пары десятков метров о моем присутствии рядом с их домом, отчего те поспешно стали стучать лапками по железу пола. Окончательно смотав тряпку на кулак, я спешным шагом стал возвращаться к Гарику, проходя сквозь все сильнее и сильнее выбеленный ярким светом ламп коридор. Кстати, именно крысы являлись причиной главной вещи, что мне не нравилась в этом мире — косточек под ногами. Они жрали друг друга. Вот, просто так жрали. «Сегодня я тебя, завтра твои родные меня» — никак иначе эти взаимоотношения назвать нельзя, хотя бы из-за того, что я не видел другой объективной причины появления этих вездесущих сухих и мелких косточек. Мерзость, честное слово. Настолько примитивно... что даже радуешься тому, что ты не крыса.
Глаза уже сильно резало, казалось, что вот-вот мне уже и глядеть будет нечем, лампы вокруг застрекотали. Томным глухим ударом откуда-то сверху отозвались перекрытия над головой, с потолка осыпалась бетонная крошка. Я закрыл глаза, сжал веки, как только мог, и побежал вперед, уже не обращая внимания на то, что было под ногами. Плюя на брезгливость, я уже во всю хватался пальцами за ржавые поручни, продолжая бег вдоль них. Каждые пару метров надо мной что-то отзывалось. Словно большим молотком в паре метров над макушкой стучали по асфальту...
Бросок за броском огромная масса перемещалась, ведомая звериным желанием. Размалывая туман, груда неслась все быстрее.
Бежать с закрытыми глазами — неимоверно страшно. Но мне пришлось. Белый свет ламп был невыносим, и даже сквозь сжатые веки я все-равно видел каждый источник света ярким пятном. Спереди доносились отдельные выкрики, чья-то речь. Мне стало еще страшнее. Я вдруг вспомнил тот случай месяц назад, когда мне пришлось вместе со Скифом изображать двух тарзанов-близнецов: примерно так же я ощущал себя и тогда, когда холодный ветер терзал неприкрытые ладони, когда само окружение вокруг предвещало беду... Почему-то, когда бежишь, дрожь чувствуется меньше. Точнее, она должна чувствоваться меньше, но я, видимо, был исключением из правила — каждый миллиметр моего тела ощущал на себе прикосновение чего-то ледяного. Чего-то не живого. Чего-то почти мертвого...
— Кира!.. — лишь в момент крика я открыл глаза, убрав руку, скользившую по поручню.
Я замер, разглядывая небо, просвечивающее через пролом над головой: бледно-голубое, как мои собственные глаза, оно текло вниз ливнем, изредка разражаясь молниями. Капли воды свободно стекали по лицу, оставляя под носом озерцо, вот-вот готовое разлиться вниз, за пазуху. Я ждал чего-то еще, еще одного крика, хотя бы одного слова. Черная дыра в груди будто замерла, прекратив разрастаться, ожидая. В голове не вертелось мыслей, ни единого слова не чесало внутреннюю поверхность моей черепной коробки; я лишь ждал, ждал чего-то... пугающего.
Не могу удержаться на месте! Я протянул руки к мокрой и скользкой земле, с разбросанными по сторонам обломками перекрытий и следами ботинок моей группы. Шаг за шагом я приближался к поверхности, противостоя пронизывающему ветру. Секунда за секундой дыра в моей груди ждала, не решалась ничего сделать.
...Свист. Тот самый. Рвущий, режущий, невыносимый. Огромным острым штыком он пронзил всего меня, заставив разжать хватку и расслабить ноги — я, оглушенный, повалился вперед, на холодную щербатую поверхность асфальта, опоясывающего по периметру небольшой домик, из под которого я выползал. Рвущая боль растеклась внутри, но тут же была поглощена пустотой, что рывком вынула из меня все, что было. Она оставила только пустой скелет, обернутый в кожу и мышцы, лишь череп без мыслей. С одним лишь только ужасом в потускневших глазах. С одним лишь ожиданием смерти.
Надо мной возвышалась та самая. Та тварь, что повстречала меня месяц назад. Предчувствия не подвели, она вернулась. Да только зачем? Неужели, решила вспомнить былые времена? Или она все это время хранила в себе злобу на то, как я про себя ее назвал, пока она возвышалась надо мной в первый раз?..
Вокруг нее сгущались тени. Словно змеи, они скользили по корпусу из стороны в сторону, не повторяя одного пути дважды. Темное полотно дрожало поверх металлического корпуса. Она наклонилась ко мне, приблизилась вплотную. Лежа на животе без чувств я даже не понял, насколько сильно задрал голову, глядя в пространство между стальной сеточкой «радиаторной решетки», находившейся на морде твари в районе пасти. Пар рывками вырывался сквозь нее, оставляя вокруг легкие горячие следы.
Где-то внутри машины заклокотал знакомый механизм, готовый было разорвать меня изнутри, но мне было суждено умереть не сейчас. Отнюдь не сейчас. Разрывая холодный воздух, крупные трассера один за другим ударялись в нее, отвлекая тварь от моей персоны. Лишь спустя десять или одиннадцать попаданий, я смог толком разглядеть силуэт стрелявшего: в руках у тощей, словно иссохшейся фигуры был карабин, выстреливающий вот уже пятнадцатую пулю. Это был Скиталец. Засранец решил спасти меня в очередной раз, подставившись сам. Благородно, но глупо — стрелок не замечал того, что видел я, а я заметил крайне неприятную для нас всех вещь — рикошеты. Ни один из патронов не наносил ей видимого ущерба, все они падали, смятые, передо мной.
Тварь медленно повела чем-то под полотном теней, затем нехотя развернулась, расплескав тонкими по отношению к корпусу конечностями воду из лужи, в которой стояла. Она решила встретить Скитальца лицом, щекотка на спине ей надоела. Я напряг правую руку, попытавшись сжать пальцами ком земли — не выходит. Стиснув зубы, я приготовился к дикой боли, и получил ее, подтянув ноги к животу. Почти поднялся.
Отредактировано Alcatraz - Суббота, 13.04.2013, 21:40 |
|
| |
| Alcatraz | Суббота, 13.04.2013, 21:44 | Сообщение » 5 |
T-X
Сообщений: 3002
| Тонкие женские пальчики схватили меня за воротник куртки, потянув к себе: Акима, тихо шипя, пыталась утащить меня подальше. За ее спиной маячил Гарик, пытающийся куда-то целиться из своего пистолета. Помочь девушке я никак не мог, поэтому решил просто не сопротивляться — ни руки, ни ноги не слушались меня достаточно хорошо, чтобы как-то приподняться или оттолкнуться в сторону Акимы. Я опять стал натуральным земляным червяком. Причем, в этот раз даже нашлась птица, что решила меня по-тихому склюнуть. Ну, как «по-тихому»? Вполне себе громко.
— Гарик! Да помоги же мне!.. — мокрые локоны качались из стороны в сторону надо лбом Акимы.
Через секунду я почувствовал еще одну пару рук, что решили взяться за меня в районе подмышек: Гарик сжал свои пухлые пальцы на швах куртки подмышками, оттолкнув Акиму и потащив меня сам. Ботинок на правой ноге уже болтался на самой пятке, силы у Малкова было не занимать, он хорошенько вспахал мною мокрую землю. Я двигался спиной вперед, точнее, меня двигали спиной вперед; я вдоволь рассмотрел порезы на собственной груди и левом бедре. Следы крови, уже почти выбитые из неровностей асфальтового покрытия, где я упал, каплями дождя еще отсвечивали на слабом солнце красным. Кстати, дальность видимости была никудышной, стоило мне повернуть голову вправо, туда, где я последний раз видел Скитальца и ее, как вместо ожидаемого темного пятна я видел серое, растянувшееся на всю ширину моего взгляда. Лишь где-то наверху, впереди, сверкали пара фонарей, которые включились, когда мы подали ток. Неимоверно, здесь еще что-то работает.
Меня утащили за какие-то камни, в темноту, сквозь которую я отдаленно, будто чужими ушами, слышал тихий плач.
Добавлено (13.04.2013, 21:44)
---------------------------------------------
Глава третья: «Никто, кроме нас».
ГЛАВА ДОПОЛНЯЕТСЯ, НО Я ПРОСТО НЕ МОГУ ДЕРЖАТЬ ЕЕ В ЧЕРНОВИКАХ. :3
«Уничтожать самих себя – часть человеческой природы. Ее не изменить, можно лишь подстроиться...»
Промерзшие пальцы, что изо всех сил сжимали воротник куртки, казались мне самым красивым, что может быть на свете. В этой хватке не чувствовалась усталость, в них чувствовалась любовь, нежелание отпускать... Влажные локоны пшеничного оттенка покачивались на ветру, задевая маленький, слегка приподнятый кончиком нос, мешали открыть заплаканные глаза. Одной рукой Акима продолжала держать меня, а другую приложила ко рту, чтобы не закричать. Ей было чертовски страшно, дрожь тяжелой поступью прохаживалась по всему ее телу, заставляя раз за разом сильнее сжимать мой воротник, раз за разом сильнее прижимать ладонь.
Мы уже почти десять минут сидели за какими-то камнями, еле освещенные одиноким фонарем, так и не услышав ни одного стороннего звука. Ни от Скитальца, ни от той твари. В голову лезли самые страшные мысли, одна краше другой: и мне, и Гарику за стеной дождя представлялись кровавые картины. В частности, я был почти уверен в том, что тварь уже давно расправилась со Скифом, и теперь медленно прохаживается рядом с бездыханным телом, подобно кошке перед сном, цепляясь широкими когтями за мягкую землю. Тонкие лапы машины почти что виделись мне сквозь непроглядную пелену воды, но сказать что-то точно я не мог. Боялся.
— Катя... — за последние восемь часов я первый раз назвал Акиму по имени. — Не трясись так, прошу тебя.
Она даже не открыла глаз, лишь сильнее сжала меня за воротник. Всем сердцем ноя от ее плача, я нехотя любовался девушкой, которую любил почти четверть своей жизни. Она не отличалась ростом, не отличалась модельной фигурой. Она просто была красивой, и приглянулась мне с самого первого взгляда. Все время нашего знакомства она не слишком тянулась ко мне, по-крайней мере, не сильнее, чем я к ней, но все-таки она меня любила и не хотела отпускать.
Я перевернулся на живот, поскольку все это время лежал на спине, и аккуратно взялся за ее руку, намекая на то, что меня уже можно и отпустить. Я подполз ближе, так и не дождавшись освобождения из хватки холодных пальцев. Я медленно сел перед Акимой, не спуская глаз с ее лица — крупные слезы все еще стекали по милым моему больному сердцу щекам, она все так же прижимала руку ко рту. В глубине души мне так хотелось схватить ее за шею и поцеловать, но ситуация мне противоречила — она бы не поняла.
— Катенька, прошу тебя. Меня уже можно отпустить, я не маленький...
— Не хочу! — по истине детским голосом ответила мне маленькая девочка, что носила с собой огромный автомат. — Не хочу я тебя отпускать.
Я пристально вгляделся в ее все еще закрытые глаза. Я не мог сказать ни слова: мне не было ее жалко, я не боялся за нее. Точнее, конечно, боялся, но разъедающее чувство в грудной клетке было вызвано чем-то другим. Я с детства не мог терпеть слез. Женских. Женские страдания рвали меня на куски, кислотой проедая сердце. И сейчас я просто вылезал из кожи вон от ее слез. Внутри меня рвались две силы: одна хотела сделать так, чтобы она успокоилась, а вторая просто хотела уйти. Так бывало всегда, но я не слушал вторую никогда. Ни разу не воспользовался ее немым советом. И если честно, сейчас я просто ждал, потому что выбор не мог даться мне легко, в обоих вариантах была темная подоплека, шансы на исполнение которой росли в геометрической прогрессии с каждой минутой тишины, что держала во влажных, но твердых руках нас троих.
— Кира... — слипшиеся от текущих по щекам прямо ко рту слез губы Акимы разомкнулись, выпустив тихий шепот. — Скажи мне одну вещь.
Я не стал отвечать, давая понять, что можно продолжать вопрос. Я лишь протянул руку к ее щеке, легонько взявшись пальцами за мочку уха. Она продолжила:
— Кто это?
Борясь с желанием обернуться, как в фильмах ужасов, я сглотнул и тихо ответил: «Не знаю». Акима открыла глаза — свои светлые серо-голубые глаза, пронзившие меня тем, что называют «взглядом надежды». Я вздрогнул, поняв весь тот ужас, в котором находился ангел, что сидел передо мной. Я был единственным его маяком в море кошмаров, что костлявыми руками тянулись к нам со всех сторон. Я схватил Акиму левой рукой за складку куртки над плечом, и единственным, что я действительно мог позволить себе сделать — было поцеловать ее. Настолько крепко, что казалось, я не смогу отпустить ее, так же, как не могла меня отпустить она.
— К оружию, живо!!.. — возглас Гарика сорвал меня с места. Я рывком сдернул с плеча Акимы ее автомат, дернул за затвор, потеряв один уже заряженный патрон, что с глухим звоном ударился о носок моего ботинка. Причину тревоги я понял довольно поздно, раньше осознал наличие на моей спине чего-то, до боли напоминающего детеныша панды, которого решила изображать Акима, схватившись за мою поясницу. Ее прерывистое горячее дыхание грело мне правую лопатку, и я даже безмолвно поблагодарил ее за то, что мне не пришлось лицезреть до смерти напуганных глаз моего ангела.
Приподнявшись из-за укрытия, я скосил глаза на Гарика, тычащего в пустоту пистолетом. По выражению его лица ясно можно было увидеть неподдельный испуг, а точнее эмоцию, описываемую словами: «Мать вашу, не говорите мне, что я не ошибаюсь!». Далеко впереди между раскатами грома стукнул карабин, осветив на мгновение местность вокруг стрелявшего, но, учитывая туман, до нас дошли лишь еле заметные всполохи и столь же тихий выстрел. Вернув взгляд издали на Гарика, я заметил, как тот кивнул — хочет пойти вперед? Ну, давай, родной, я прикрою. Бежать сломя голову мне не позволит Акима, что держится за меня, как якорь, а оставаться здесь, пускай и вдвоем (хотя сердечко мое, откровенно, желало именно этого) мне не улыбается из принципа. Придется изображать из себя танки Первой Мировой и ползти на помощь со скоростью черепах. Присутствие охладевших рук на пояснице и основании грудной клетки уже начинало отзываться легким морозцем под кожей, от чего я непроизвольно вздрагивал. Несмотря на дождь, ветер, мне было вполне тепло и даже комфортно до того, как Акима схватилась за меня, пропитав тело неподдельным ужасом.
Идти пришлось долго, отчасти, даже скучно. Я почти привык ко всей той чертовщине, что творится вокруг меня, почти привык к немыслимым ужасам, что обвивали нас холодом. Думалось, что я бы даже смог улыбнуться, если бы здесь не было так холодно, так промозгло. Руки начинали уставать от веса автомата, не понимаю, как Акима таскала его на весу все это время? Я ни разу не видел оружия у нее за спиной, а руки у меня посильнее будут... Кстати, я убедился в ошибочности своих более ранних суждений: ее хватка была куда сильнее, чем я думал, иначе мои ребра бы не ныли так, как сейчас. Акима сжала тонкие пальцы в кулаки, захватив добрую часть моей куртки в районе ее боковых швов.
Взгляд скакал по внешнему краю автоматной мушки, я держал открытыми оба глаза, никогда не понимал, как можно стрелять, прищуривая один. Все сильнее и сильнее дрожь била по уставшим рукам, плечи гулко отдавали болью. Еще пара метров, и мы дойдем до того единственного фонаря, что освещал под собой узкое округлое пространство. Редкие рыжие листья проносились в свете большой лампочки, указывая направление ветра. Я был почти уверен в том, что тварь могла нас чуять. Мы шли против ветра, оттуда, куда смотрело наше с Гариком оружие, нас учуять не могли, а вот увидеть — практически из любой точки двора. Это-то мне и не нравилось.
Первым сигналом ко скорой беде послужил одинокий выстрел, прорезавший воздух далеко впереди — Скиталец еще жив. Я нервно сглотнул, на мгновение приопустил оружие, потянувшись левой рукой к кобуре на правом бедре. Я знаю, это выглядело не особо умно, но отпускать рукоятку автомата, а следовательно, и палец со спуска я не хотел. Привычка что-ли. Щелкнув кнопкой на кобуре, я откинул закрывавшую ее «крышку» и постучал двумя пальцами по затылку рукояти пистолета — в тот же миг Акима выхватила пистолет, заправски начав выцеливать пустоту справа и сзади. Таким образом, продолжая двигаться в сторону источника звука, мы готовы были ответить огнем на все стороны: перед прикрывал я автоматом Акимы, она же «крыла» наши тылы и правую сторону, на Гарике лежала ответственность за левый фланг. Спецназовцы, чтоб нас..
Скиф уже валился с ног, ощущая где-то за спиной горячее «дыхание» машины. Она, видимо, и сама несколько устала вилять из стороны в сторону за вертким человеком, раз за разом переставляя свои длинные тощие лапы, вырывая из мягкой земли комья грязи. Короткими перебежками Скиф двигался в сторону главного здания, ему не льстило положение погони на открытой местности. От камня к камню, от холмика к холмику — все-таки здешний ландшафт располагал не к маневренному бою, а скорее к засадам. Но уставшего солдата это не очень-то и волновало, он вполне успешно уворачивался от ударов неуклюжей на первый взгляд машины. Пара метров до стены здания, Скиталец почти добрался, осталось только пробежать вдоль нее пару-тройку метров и должен показаться один из вестибюлей, ведущих со двора внутрь здания.
Тварь устала. Горячий воздух клубами вырывался из решетки на морде, окончательно сорвав своим теплом покрывало теней с корпуса — маскировка-то не слишком надежная. На «спине» машины, ближе к «тазу», вдоль широкого звенного хребта располагался крупный цилиндр, игравший роль большого аккумулятора, нагретый до такой степени, что длинными плотными полосами оставлял за движущейся машиной шлейф миража. Она однозначно выбивалась из сил, переставляя лапы намного медленнее. Скиталец же не углядел сквозь стену непрекращающегося ливня вестибюль, который искал, и продолжал бежать дальше, в пустоту ненастья вдоль высоких стен...
Мы с Акимой уже шли перед Гариком, почти бежали. Катя так и не отцепилась от меня, рассекая воздух правой рукой, в которой сжимала пистолет — мой полу-счастливый «Грач». Медленно, а сейчас уже вполне скоро, мы настигали Скифа и его преследователя в надежде на наше общее спасение и красивый «уход в закат». На счет заката я, между прочим, почти угадал: на моих наручных часах, повернутых циферблатом не наружу, как положено, а наоборот, светились люминесцентные стрелки, показывающие «16:34», маленькое табло под центральным «пеньком», на которых стрелки и держались, показывало секунды (стрелочек было всего две, часовая и минутная) и дату, сегодня, оказывается, был понедельник. Ненавижу понедельники, и они меня, видимо, тоже.
— Уже близко... — из под моей руки в разные стороны развевались волосы Акимы, она слегка наклонилась на ходу, все так же не ослабляя хватки, заметив на земле глубокие следы. — Она замедлилась.
Если честно, я до сих пор плохо понимаю, почему все мы поголовно называли этого терминатора в женском роде. Гарик, как сказал он многим позже, всегда держал в голове не слово «терминатор», а слово «машина». Отсюда и женский род. А мне, с высоты всех моих страданий, учиненных созданием из стали и котлана, преследователь Скифа представлялся именно женщиной. Эдакой сукой, брошенной невестой, что мстит всем и вся из-за сорвавшейся свадьбы. Хах, я знаю, сравнение откровенно не самое лучшее. Да что уж, оно откровенно идиотское! Сравнить холодного убийцу, не способного на что либо другое с целеустремленной и мотивированной женщиной. Но тогда, в вакууме ливня, с напуганным ангелом под боком и страхом потерять лучшего друга вдалеке, все казалось мне очень логичным. Да, собственно, кажется и сейчас...
Небеса разразились громом в последний раз за тогдашний вечер, когда Скиталец опустошил второй неполный магазин к карабину — щелчок патронника холодно об этом сообщил. Он расстрелял последний патрон; последняя гильза, дымясь на холодном воздухе, упала во влажную рыхлую землю. Шансы Скитальца на выживание стремительно падали, все сильнее приближаясь к нулю, о чем непременно знала и тварь, что медленно плелась позади него, раскидывая уставшими лапами ошметки какой-то машины, прогнивавшей в грязи. Сердце солдата выстукивало ритм, даже отдаленно не похожий на тот, в котором бьются сердца испуганных. Оно колотилось, подобно попавшему в капкан олененку, пытаясь вырваться из грудной клетки. Выдохшийся Скиф уже еле перебирал ногами, опустевший и теперь уже бесполезный карабин мертвым грузом болтался на ремне. Никогда он еще так не уставал, никогда еще так не била кровь в висках, ни разу за его жизнь он так не страшился смерти, хотя ходил под ней достаточно долго, чтобы привыкнуть ко всегда выворачивавшей меня костлявой руке, что тянется к позвоночнику...
Скиталец оказался прижат к стенке. С одной стороны машина: уставшая и желающая его смерти всем нутром, а с другой — непоколебимая бетонная стена, возвышающаяся почти что на пятнадцать метров, в которую он уперся лопатками. Он сделал шаг вперед, на встречу ужасу... Тот ответил тем же: машина приблизилась, наращивая свист.
Моя тройка во главе со мной была всего в нескольких метрах в стороне — мы плашмя, словно подкошенные, в миг попадали за развороченный остов ГАЗели, как только услышали коронный свист. Лицезреть происходящее нам пришлось с лучшего ракурса, с первых, мать их, рядов. Акима так и не разжала пальцы, даже валяясь на сырой земле она обхватывала мой торс, не давая распрямить уставшую спину. Пистолет Гарика все так же выглядывал из его размазанной фигуры куда-то в темноту, только сейчас было понятно, куда именно. Сквозь лишь усиливающийся ливень отчетливо проглядывались тело Скитальца и корпус его преследователя, загнавшего беглеца в угол. Они замерли, обмениваясь многозначительными взглядами. Ни в глазах Гарика, ни в глазах Акимы не было видно и единой мысли, идеи — они могли лишь ждать, как и я.
Кровь медленно стекала по губе Скитальца — он рассадил ее задолго до своего «шаткого положения». Глядя в глаза приближающейся смерти и ужасу, он не моргал, словно кролик, что смотрит на удава, скривив лицо в гримасе отвращения. Удав же был холоден, по настоящему безразличен к судьбе бойца. По-крайней мере, с виду.
Внутри же колтанового корпуса миллион за миллионом просчитывались варианты поведения солдата. Еще не совершенная нейронная сеть, оперируя лишь базовыми знаниями человеческой психологии ожидала от стоящего напротив человека попытки побега, последнего удара, крика страха и отчаяния... Но Скиталец не оправдал ожиданий — он смерил взглядом возвышающуюся над ним тварь снизу вверх и коротко бросил на ветер: «Не возьмешь!». Сипловатый, будто прокуренный за долгие годы, голос Скитальца еще долго брыкался в сознании машины. Он дал ей необычайный заряд удивления, необычности реакции. Охотник в машине вновь проснулся, ее красно-бардовые почти кошачьи глаза, яркими пятнами выделяющиеся в полосе фото-сенсоров, тянущейся через половину лба, забегали по телу Скитальца — она была ошарашена.
Взревев гидравликой, терминатор напряг лапы, заставив поршни издать в атмосферу фонтанчики влаги; Скиталец лишь моргнул, как огромная темная груда со всей своей животной яростью, со всем хищным желанием врезалась в его живот, сначала откинув, а затем и вовсе пришпилив к той чертовой стене, в которую упирался было мгновение назад боец. Капельки крови застыли в воздухе, как будто сама природа хотела запечатлеть это момент в наших глазах отчетливей; бетонная крошка, выбитая в воздух ударом медленно, томно и неохотно летела против направления сокрушительного толчка... Секунду спустя, обмякшее тело Скитальца, еще дышащего, но уже не способного к движению, покоилось в широких когтях машины. Она держала его одной из лап, балансируя на второй, и заглядывая ему в самые глаза — она искала страх.
В мутных от крови белках глаз ее жертвы читалась лишь злоба. Никакого страха, никакого ужаса. Скиталец сжимал окровавленные зубы не от боли, а от злобы. Лишь сумасшедшее желание превратить ее в гору горящего металла теплилось еще в его мозгу, желание отомстить за всех.
Держа терявшего сознание Скитальца, «трехсотка» готовилась завершить свой кровавый обряд, повергнув нас — наблюдателей этого действа — в оцепенение. Вновь напрягшись, она испустила свой пронзительный свист в окрестности, разрывая стену ливня и орошая лицо жертвы капельками воды. Он еще долго гулял по задворкам города эхом высотных домов и выцветших бульварных камней, еще долго не давал нам осознать всего ужаса. Коротким движением, «трешка» вбила уже бездыханное тело Скифа в стену, раскрошив ее покрытие, его кости...
Дрожащими руками Акима сильнее схватилась за меня, утягивая вниз, под прикрытие стальных листов разбитой ГАЗели. Я не мог оторвать глаз от картины, развернувшейся перед всеми нами. Я просто не мог поверить. Непробиваемый Скиталец. Тот, кто собственными руками спасал мою шкуру вот уже неимоверное количество раз. Тот, кто учил меня. Тот, кто не дал мне загнуться от «шестисотки» под «Москва-Сити»... Теперь мертв. В моей голове мелькало столько мыслей, столько поводов закричать и броситься на машину, что хотелось согнуться и зарыдать. Глаза бегали из стороны в сторону, ища что-то. Ах, если бы я знал, что именно. Я пытался найти то, что мне поможет, что вернет Скифа к жизни, как в доброй сказке. Я ожидал, что вот-вот из серости горизонта стройными рядами выйдут бойцы нашей части, что Скифа унесут на носилках и через пару месяцев мы с ним будем с улыбкой вспоминать все это, подобно ночному кошмару, а сам он будет вертеть в руках осколок обшивки «трехсотки»... Но черт побери, вокруг была не сказка. У меня опустились руки. Я правда не знал, что делать дальше, меня охватило чувство глубочайшего разочарования. И даже самый твердый на тот момент взгляд Гарика не мог приподнять мой дух: я перестал искать глазами что-то, чего все-равно бы не нашел, я просто смотрел на повернутый ко мне спиной силуэт убийцы, растягивая время, как жвачку.
— Нам нужно найти документацию, — Гарик отошел первым, дернув меня за плечо; моя намокшая куртка туго отозвалась на его движение. — Ты слышишь? Эй, твою мать!..
Я почти плакал. Под кадыком что-то дергалось, в груди вновь разрасталась пустота. Рассаженная нога заболела только сейчас. Ветер лишь в этот момент начал задувать в порванную рубашку, выглядывавшую из-под куртки. Именно теперь, ветер решил разбудить меня — мощным порывом он одернул воротник в сторону, ударив меня по губе собачкой молнии. Больно ведь...
— Я помню.
— Так, ебена-матрена, и я помню! Делать-то нам что? Командир, как бы, ты. — вот это нравилось мне больше всего.
Я правда оставался, да и являлся ранее, командиром этого отрядика. Тройка была моей около двух с половиной месяцев, и я командовал ею со средним успехом. Думалось, что рано или поздно я их всех угроблю. Рано или поздно, рано или поздно.
— Ты в состоянии бежать, Малков?
В ответ молчание и косой взгляд. Видать, упоминание фамилии смутило. Я повторил:
— Ты побежать сможешь?
— ...Как быстро?
Я улыбнулся. Этим Гарик мне и нравился, он не спрашивал, зачем ему прыгать, он спрашивал, как высоко. Хватка Акимы на моей груди разжалась, она медленно, без лишнего шума и спешки, подползла ко мне с другой стороны: «А ты?» — прочел я ее немой вопрос. Что же я творю?..
Идти было не трудно, я не чувствовал особого страха. То ли был настолько удручен, то ли мои мозги уже начинали отказывать от переизбытка эмоций и переживаний. Я шел медленно, давая Акиме и Гарику под прикрытием серости смотаться куда по-дальше от этого чертовского места. В руках силой отзывался автомат Акимы. Я был готов. Был готов дать отпор, убежать, да, Господи, я был готов сам подохнуть, лишь бы дать время двоим оставшимся убежать отсюда. Кошмар.
Машина все еще не шевелилась. Она замерла над телом Скитальца, подергивала чешуйками на морде. Она регистрировала все запахи, что витали вокруг нее, что сопутствовали смерти. Мое приближение она так же чувствовала, но не реагировала. Ждала? Нет, это слишком похоже на паранойю, не могла эта тварь держать на меня планы про запас, мозгов не хватило бы. Ни одна из моделей существующих у «Скайнет» терминаторов не могла выполнять столь сложные задачи, как отложенный план уничтожения. Либо прямая атака, что делали «шестисотки», либо засада с последующей кровавой баней, как и вели себя «трехсотки». Ждать и откладывать решение не умели ни те, ни те. Но ведь передо мной трехсотая модель, я давно понял. Какого же черта происходит, кто мне скажет?! Я терялся в догадках — одна дурней другой.
Стоило приблизиться к машине на еще один метр, как она взревела поршнями на спине, разворачиваясь. Сердце замерло, испугавшись не меньше мозга. Из-под стального кожуха слабой полоской выглядывали красные сенсоры машины, решетчатая «морда» все еще парила на холоде. Весь вид машины ужасал: с момента последней встречи, я впервые разглядел ее полностью.
Вся в царапинах, обшивка сколота в нескольких местах, повсюду следы пуль и вмятины. Но главное, что бросилось мне в глаза — огромная светлая отметина на правом боку — широкий след, по которому корпус был мало, что вогнут внутрь, так почти лишился брони. «Родимое пятно» сразу произвело в моей черепной коробке прозвище. «Меченая».
Машина медленно повела корпусом в сторону, наклоняя его, словно пытаясь заглянуть мне за спину. Я рефлекторно последовал в ту же сторону, наклонившись сам. Тварь смутилась, поведя чешуей — не ожидала. Она наклонилась в другую сторону, и я, как кролик, что смотрит на удава, зеркально повторил ее движение. Холодок пронесся по всему телу вихрем, я осознал, что сделал. Забывшись, я зажмурился, ожидая, что сейчас окажусь в постели, и почти сразу открыл глаза, услышав скрежет перед собой. Машина почти синхронно со мной опустила, а затем тут же вздернула исцарапанный кожух, закрывавший сенсоры. Моргает...
Огромная туша, превосходящая меня самого по массе и габаритам как минимум в четверо, игралась со мной, как котенок, стараясь повторить мои действия. Страшно было осознать, что произойдет, если я побегу. Но выбора не было, руки холодели с каждой минутой, ноги же наливались теплом, готовясь к побегу.
To Be Continued....
Отредактировано Alcatraz - Суббота, 13.04.2013, 21:44 |
|
| |
| Mike77 | Воскресенье, 14.04.2013, 00:10 | Сообщение » 6 |
 T-3000
Сообщений: 4581
| Неожиданно в чем-то. Отложил на почитать 
Hey! I like this gate!
|
|
| |
| mashinist-vremeni | Воскресенье, 14.04.2013, 18:09 | Сообщение » 7 |
T-888
Сообщений: 1146
| Сейчас прочту. Добавлено (14.04.2013, 18:09)
---------------------------------------------
Отличное произведение. И хороший литературный язык! 
Привет из будущего.
|
|
| |
| miksamkhin | Четверг, 25.04.2013, 18:26 | Сообщение » 8 |
 T-3000
Сообщений: 7540
| Хм, прочитал пока пролог и первую главу. А ничего, интересно, буду читать дальше. Да и написано действительно очень хорошо, в смысле изложения.  Добавлено (25.04.2013, 18:26)
---------------------------------------------
Прочитал. Да, действительно интересная история. Необычно, но круто.
|
|
| |
| ТИ-345 | Пятница, 03.05.2013, 22:38 | Сообщение » 9 |
 T-1
Сообщений: 236
| Весьма неплохо, динамично, жду продолжения.
Будущее не предопределено но изменить его невозможно.
(Т 1,2,3, ХСК).
|
|
| |
| Alcatraz | Вторник, 07.05.2013, 13:43 | Сообщение » 10 |
T-X
Сообщений: 3002
| Глава третья: «Никто, кроме нас».
«Уничтожать самих себя – часть человеческой природы. Ее не изменить, можно лишь подстроиться...»
...Промерзшие пальцы, что изо всех сил сжимали воротник куртки, казались мне самым красивым, что может быть на свете. В этой хватке не чувствовалась усталость, в них чувствовалась любовь, нежелание отпускать... Влажные локоны пшеничного оттенка покачивались на ветру, задевая маленький, слегка приподнятый кончиком нос, мешали открыть заплаканные глаза. Одной рукой Акима продолжала держать меня, а другую приложила ко рту, чтобы не закричать. Ей было чертовски страшно, дрожь тяжелой поступью прохаживалась по всему ее телу, заставляя раз за разом сильнее сжимать мой воротник, раз за разом сильнее прижимать ладонь.
Мы уже почти десять минут сидели за какими-то камнями, еле освещенные одиноким фонарем, так и не услышав ни одного стороннего звука. Ни от Скитальца, ни от той твари. В голову лезли самые страшные мысли, одна краше другой: и мне, и Гарику за стеной дождя представлялись кровавые картины. В частности, я был почти уверен в том, что тварь уже давно расправилась со Скифом, и теперь медленно прохаживается рядом с бездыханным телом, подобно кошке перед сном, цепляясь широкими когтями за мягкую землю. Тонкие лапы машины почти что виделись мне сквозь непроглядную пелену воды, но сказать что-то точно я не мог. Боялся.
— Катя... — за последние восемь часов я первый раз назвал Акиму по имени. — Не трясись так, прошу тебя.
Она даже не открыла глаз, лишь сильнее сжала меня за воротник. Всем сердцем ноя от ее плача, я нехотя любовался девушкой, которую любил почти четверть своей жизни. Она не отличалась ростом, не отличалась модельной фигурой. Она просто была красивой, и приглянулась мне с самого первого взгляда. Все время нашего знакомства она не слишком тянулась ко мне, по-крайней мере, не сильнее, чем я к ней, но все-таки она меня любила и не хотела отпускать.
Я перевернулся на живот, поскольку все это время лежал на спине, и аккуратно взялся за ее руку, намекая на то, что меня уже можно и отпустить. Я подполз ближе, так и не дождавшись освобождения из хватки холодных пальцев. Я медленно сел перед Акимой, не спуская глаз с ее лица — крупные слезы все еще стекали по милым моему больному сердцу щекам, она все так же прижимала руку ко рту. В глубине души мне так хотелось схватить ее за шею и поцеловать, но ситуация мне противоречила — она бы не поняла.
— Катенька, прошу тебя. Меня уже можно отпустить, я не маленький...
— Не хочу! — по истине детским голосом ответила мне маленькая девочка, что носила с собой огромный автомат. — Не хочу я тебя отпускать.
Я пристально вгляделся в ее все еще закрытые глаза. Я не мог сказать ни слова: мне не было ее жалко, я не боялся за нее. Точнее, конечно, боялся, но разъедающее чувство в грудной клетке было вызвано чем-то другим. Я с детства не мог терпеть слез. Женских. Женские страдания рвали меня на куски, кислотой проедая сердце. И сейчас я просто вылезал из кожи вон от ее слез. Внутри меня рвались две силы: одна хотела сделать так, чтобы она успокоилась, а вторая просто хотела уйти. Так бывало всегда, но я не слушал вторую никогда. Ни разу не воспользовался ее немым советом. И если честно, сейчас я просто ждал, потому что выбор не мог даться мне легко, в обоих вариантах была темная подоплека, шансы на исполнение которой росли в геометрической прогрессии с каждой минутой тишины, что держала во влажных, но твердых руках нас троих.
— Кира... — слипшиеся от текущих по щекам прямо ко рту слез губы Акимы разомкнулись, выпустив тихий шепот. — Скажи мне одну вещь.
Я не стал отвечать, давая понять, что можно продолжать вопрос. Я лишь протянул руку к ее щеке, легонько взявшись пальцами за мочку уха. Она продолжила:
— Кто это?
Борясь с желанием обернуться, как в фильмах ужасов, я сглотнул и тихо ответил: «Не знаю». Акима открыла глаза — свои светлые серо-голубые глаза, пронзившие меня тем, что называют «взглядом надежды». Я вздрогнул, поняв весь тот ужас, в котором находился ангел, что сидел передо мной. Я был единственным его маяком в море кошмаров, что костлявыми руками тянулись к нам со всех сторон. Я схватил Акиму левой рукой за складку куртки над плечом, и единственным, что я действительно мог позволить себе сделать — было поцеловать ее. Настолько крепко, что казалось, я не смогу отпустить ее, так же, как не могла меня отпустить она.
— К оружию, живо!!.. — возглас Гарика сорвал меня с места. Я рывком сдернул с плеча Акимы ее автомат, дернул за затвор, потеряв один уже заряженный патрон, что с глухим звоном ударился о носок моего ботинка. Причину тревоги я понял довольно поздно, раньше осознал наличие на моей спине чего-то, до боли напоминающего детеныша панды, которого решила изображать Акима, схватившись за мою поясницу. Ее прерывистое горячее дыхание грело мне правую лопатку, и я даже безмолвно поблагодарил ее за то, что мне не пришлось лицезреть до смерти напуганных глаз моего ангела.
Приподнявшись из-за укрытия, я скосил глаза на Гарика, тычащего в пустоту пистолетом. По выражению его лица ясно можно было увидеть неподдельный испуг, а точнее эмоцию, описываемую словами: «Мать вашу, не говорите мне, что я не ошибаюсь!». Далеко впереди между раскатами грома стукнул карабин, осветив на мгновение местность вокруг стрелявшего, но, учитывая туман, до нас дошли лишь еле заметные всполохи и столь же тихий выстрел. Вернув взгляд издали на Гарика, я заметил, как тот кивнул — хочет пойти вперед? Ну, давай, родной, я прикрою. Бежать сломя голову мне не позволит Акима, что держится за меня, как якорь, а оставаться здесь, пускай и вдвоем (хотя сердечко мое, откровенно, желало именно этого) мне не улыбается из принципа. Придется изображать из себя танки Первой Мировой и ползти на помощь со скоростью черепах. Присутствие охладевших рук на пояснице и основании грудной клетки уже начинало отзываться легким морозцем под кожей, от чего я непроизвольно вздрагивал. Несмотря на дождь, ветер, мне было вполне тепло и даже комфортно до того, как Акима схватилась за меня, пропитав тело неподдельным ужасом.
Идти пришлось долго, отчасти, даже скучно. Я почти привык ко всей той чертовщине, что творится вокруг меня, почти привык к немыслимым ужасам, что обвивали нас холодом. Думалось, что я бы даже смог улыбнуться, если бы здесь не было так холодно, так промозгло. Руки начинали уставать от веса автомата, не понимаю, как Акима таскала его на весу все это время? Я ни разу не видел оружия у нее за спиной, а руки у меня посильнее будут... Кстати, я убедился в ошибочности своих более ранних суждений: ее хватка была куда сильнее, чем я думал, иначе мои ребра бы не ныли так, как сейчас. Акима сжала тонкие пальцы в кулаки, захватив добрую часть моей куртки в районе ее боковых швов.
Взгляд скакал по внешнему краю автоматной мушки, я держал открытыми оба глаза, никогда не понимал, как можно стрелять, прищуривая один. Все сильнее и сильнее дрожь била по уставшим рукам, плечи гулко отдавали болью. Еще пара метров, и мы дойдем до того единственного фонаря, что освещал под собой узкое округлое пространство. Редкие рыжие листья проносились в свете большой лампочки, указывая направление ветра. Я был почти уверен в том, что тварь могла нас чуять. Мы шли против ветра, оттуда, куда смотрело наше с Гариком оружие, нас учуять не могли, а вот увидеть — практически из любой точки двора. Это-то мне и не нравилось.
Первым сигналом ко скорой беде послужил одинокий выстрел, прорезавший воздух далеко впереди — Скиталец еще жив. Я нервно сглотнул, на мгновение приопустил оружие, потянувшись левой рукой к кобуре на правом бедре. Я знаю, это выглядело не особо умно, но отпускать рукоятку автомата, а следовательно, и палец со спуска я не хотел. Привычка что-ли. Щелкнув кнопкой на кобуре, я откинул закрывавшую ее «крышку» и постучал двумя пальцами по затылку рукояти пистолета — в тот же миг Акима выхватила пистолет, заправски начав выцеливать пустоту справа и сзади. Таким образом, продолжая двигаться в сторону источника звука, мы готовы были ответить огнем на все стороны: перед прикрывал я автоматом Акимы, она же «крыла» наши тылы и правую сторону, на Гарике лежала ответственность за левый фланг. Спецназовцы, чтоб нас..
Скиф уже валился с ног, ощущая где-то за спиной горячее «дыхание» машины. Она, видимо, и сама несколько устала вилять из стороны в сторону за вертким человеком, раз за разом переставляя свои длинные тощие лапы, вырывая из мягкой земли комья грязи. Короткими перебежками Скиф двигался в сторону главного здания, ему не льстило положение погони на открытой местности. От камня к камню, от холмика к холмику — все-таки здешний ландшафт располагал не к маневренному бою, а скорее к засадам. Но уставшего солдата это не очень-то и волновало, он вполне успешно уворачивался от ударов неуклюжей на первый взгляд машины. Пара метров до стены здания, Скиталец почти добрался, осталось только пробежать вдоль нее пару-тройку метров и должен показаться один из вестибюлей, ведущих со двора внутрь здания.
Тварь устала. Горячий воздух клубами вырывался из решетки на морде, окончательно сорвав своим теплом покрывало теней с корпуса — маскировка-то не слишком надежная. На «спине» машины, ближе к «тазу», вдоль широкого звенного хребта располагался крупный цилиндр, игравший роль большого аккумулятора, нагретый до такой степени, что длинными плотными полосами оставлял за движущейся машиной шлейф миража. Она однозначно выбивалась из сил, переставляя лапы намного медленнее. Скиталец же не углядел сквозь стену непрекращающегося ливня вестибюль, который искал, и продолжал бежать дальше, в пустоту ненастья вдоль высоких стен...
Мы с Акимой уже шли перед Гариком, почти бежали. Катя так и не отцепилась от меня, рассекая воздух правой рукой, в которой сжимала пистолет — мой полу-счастливый «Грач». Медленно, а сейчас уже вполне скоро, мы настигали Скифа и его преследователя в надежде на наше общее спасение и красивый «уход в закат». На счет заката я, между прочим, почти угадал: на моих наручных часах, повернутых циферблатом не наружу, как положено, а наоборот, светились люминесцентные стрелки, показывающие «16:34», маленькое табло под центральным «пеньком», на которых стрелки и держались, показывало секунды (стрелочек было всего две, часовая и минутная) и дату, сегодня, оказывается, был понедельник. Ненавижу понедельники, и они меня, видимо, тоже.
— Уже близко... — из под моей руки в разные стороны развевались волосы Акимы, она слегка наклонилась на ходу, все так же не ослабляя хватки, заметив на земле глубокие следы. — Она замедлилась.
Если честно, я до сих пор плохо понимаю, почему все мы поголовно называли этого терминатора в женском роде. Гарик, как сказал он многим позже, всегда держал в голове не слово «терминатор», а слово «машина». Отсюда и женский род. А мне, с высоты всех моих страданий, учиненных созданием из стали и котлана, преследователь Скифа представлялся именно женщиной. Эдакой сукой, брошенной невестой, что мстит всем и вся из-за сорвавшейся свадьбы. Хах, я знаю, сравнение откровенно не самое лучшее. Да что уж, оно откровенно идиотское! Сравнить холодного убийцу, не способного на что либо другое с целеустремленной и мотивированной женщиной. Но тогда, в вакууме ливня, с напуганным ангелом под боком и страхом потерять лучшего друга вдалеке, все казалось мне очень логичным. Да, собственно, кажется и сейчас...
Небеса разразились громом в последний раз за тогдашний вечер, когда Скиталец опустошил второй неполный магазин к карабину — щелчок патронника холодно об этом сообщил. Он расстрелял последний патрон; последняя гильза, дымясь на холодном воздухе, упала во влажную рыхлую землю. Шансы Скитальца на выживание стремительно падали, все сильнее приближаясь к нулю, о чем непременно знала и тварь, что медленно плелась позади него, раскидывая уставшими лапами ошметки какой-то машины, прогнивавшей в грязи. Сердце солдата выстукивало ритм, даже отдаленно не похожий на тот, в котором бьются сердца испуганных. Оно колотилось, подобно попавшему в капкан олененку, пытаясь вырваться из грудной клетки. Выдохшийся Скиф уже еле перебирал ногами, опустевший и теперь уже бесполезный карабин мертвым грузом болтался на ремне. Никогда он еще так не уставал, никогда еще так не била кровь в висках, ни разу за его жизнь он так не страшился смерти, хотя ходил под ней достаточно долго, чтобы привыкнуть ко всегда выворачивавшей меня костлявой руке, что тянется к позвоночнику...
Скиталец оказался прижат к стенке. С одной стороны машина: уставшая и желающая его смерти всем нутром, а с другой — непоколебимая бетонная стена, возвышающаяся почти что на пятнадцать метров, в которую он уперся лопатками. Он сделал шаг вперед, на встречу ужасу... Тот ответил тем же: машина приблизилась, наращивая свист.
Моя тройка во главе со мной была всего в нескольких метрах в стороне — мы плашмя, словно подкошенные, в миг попадали за развороченный остов ГАЗели, как только услышали коронный свист. Лицезреть происходящее нам пришлось с лучшего ракурса, с первых, мать их, рядов. Акима так и не разжала пальцы, даже валяясь на сырой земле она обхватывала мой торс, не давая распрямить уставшую спину. Пистолет Гарика все так же выглядывал из его размазанной фигуры куда-то в темноту, только сейчас было понятно, куда именно. Сквозь лишь усиливающийся ливень отчетливо проглядывались тело Скитальца и корпус его преследователя, загнавшего беглеца в угол. Они замерли, обмениваясь многозначительными взглядами. Ни в глазах Гарика, ни в глазах Акимы не было видно и единой мысли, идеи — они могли лишь ждать, как и я.
Кровь медленно стекала по губе Скитальца — он рассадил ее задолго до своего «шаткого положения». Глядя в глаза приближающейся смерти и ужасу, он не моргал, словно кролик, что смотрит на удава, скривив лицо в гримасе отвращения. Удав же был холоден, по настоящему безразличен к судьбе бойца. По-крайней мере, с виду.
Внутри же колтанового корпуса миллион за миллионом просчитывались варианты поведения солдата. Еще не совершенная нейронная сеть, оперируя лишь базовыми знаниями человеческой психологии ожидала от стоящего напротив человека попытки побега, последнего удара, крика страха и отчаяния... Но Скиталец не оправдал ожиданий — он смерил взглядом возвышающуюся над ним тварь снизу вверх и коротко бросил на ветер: «Не возьмешь!». Сипловатый, будто прокуренный за долгие годы, голос Скитальца еще долго брыкался в сознании машины. Он дал ей необычайный заряд удивления, необычности реакции. Охотник в машине вновь проснулся, ее красно-бардовые почти кошачьи глаза, яркими пятнами выделяющиеся в полосе фото-сенсоров, тянущейся через половину лба, забегали по телу Скитальца — она была ошарашена.
Взревев гидравликой, терминатор напряг лапы, заставив поршни издать в атмосферу фонтанчики влаги; Скиталец лишь моргнул, как огромная темная груда со всей своей животной яростью, со всем хищным желанием врезалась в его живот, сначала откинув, а затем и вовсе пришпилив к той чертовой стене, в которую упирался было мгновение назад боец. Капельки крови застыли в воздухе, как будто сама природа хотела запечатлеть это момент в наших глазах отчетливей; бетонная крошка, выбитая в воздух ударом медленно, томно и неохотно летела против направления сокрушительного толчка... Секунду спустя, обмякшее тело Скитальца, еще дышащего, но уже не способного к движению, покоилось в широких когтях машины. Она держала его одной из лап, балансируя на второй, и заглядывая ему в самые глаза — она искала страх.
В мутных от крови белках глаз ее жертвы читалась лишь злоба. Никакого страха, никакого ужаса. Скиталец сжимал окровавленные зубы не от боли, а от злобы. Лишь сумасшедшее желание превратить ее в гору горящего металла теплилось еще в его мозгу, желание отомстить за всех.
Держа терявшего сознание Скитальца, «трехсотка» готовилась завершить свой кровавый обряд, повергнув нас — наблюдателей этого действа — в оцепенение. Вновь напрягшись, она испустила свой пронзительный свист в окрестности, разрывая стену ливня и орошая лицо жертвы капельками воды. Он еще долго гулял по задворкам города эхом высотных домов и выцветших бульварных камней, еще долго не давал нам осознать всего ужаса. Коротким движением, «трешка» вбила уже бездыханное тело Скифа в стену, раскрошив ее покрытие, его кости...
Дрожащими руками Акима сильнее схватилась за меня, утягивая вниз, под прикрытие стальных листов разбитой ГАЗели. Я не мог оторвать глаз от картины, развернувшейся перед всеми нами. Я просто не мог поверить. Непробиваемый Скиталец. Тот, кто собственными руками спасал мою шкуру вот уже неимоверное количество раз. Тот, кто учил меня. Тот, кто не дал мне загнуться от «шестисотки» под «Москва-Сити»... Теперь мертв. В моей голове мелькало столько мыслей, столько поводов закричать и броситься на машину, что хотелось согнуться и зарыдать. Глаза бегали из стороны в сторону, ища что-то. Ах, если бы я знал, что именно. Я пытался найти то, что мне поможет, что вернет Скифа к жизни, как в доброй сказке. Я ожидал, что вот-вот из серости горизонта стройными рядами выйдут бойцы нашей части, что Скифа унесут на носилках и через пару месяцев мы с ним будем с улыбкой вспоминать все это, подобно ночному кошмару, а сам он будет вертеть в руках осколок обшивки «трехсотки»... Но черт побери, вокруг была не сказка. У меня опустились руки. Я правда не знал, что делать дальше, меня охватило чувство глубочайшего разочарования. И даже самый твердый на тот момент взгляд Гарика не мог приподнять мой дух: я перестал искать глазами что-то, чего все-равно бы не нашел, я просто смотрел на повернутый ко мне спиной силуэт убийцы, растягивая время, как жвачку.
— Нам нужно найти документацию, — Гарик отошел первым, дернув меня за плечо; моя намокшая куртка туго отозвалась на его движение. — Ты слышишь? Эй, твою мать!..
Я почти плакал. Под кадыком что-то дергалось, в груди вновь разрасталась пустота. Рассаженная нога заболела только сейчас. Ветер лишь в этот момент начал задувать в порванную рубашку, выглядывавшую из-под куртки. Именно теперь, ветер решил разбудить меня — мощным порывом он одернул воротник в сторону, ударив меня по губе собачкой молнии. Больно ведь...
— Я помню.
— Так, ебена-матрена, и я помню! Делать-то нам что? Командир, как бы, ты. — вот это нравилось мне больше всего.
Я правда оставался, да и являлся ранее, командиром этого отрядика. Тройка была моей около двух с половиной месяцев, и я командовал ею со средним успехом. Думалось, что рано или поздно я их всех угроблю. Рано или поздно, рано или поздно.
— Ты в состоянии бежать, Малков?
В ответ молчание и косой взгляд. Видать, упоминание фамилии смутило. Я повторил:
— Ты побежать сможешь?
— ...Как быстро?
Я улыбнулся. Этим Гарик мне и нравился, он не спрашивал, зачем ему прыгать, он спрашивал, как высоко. Хватка Акимы на моей груди разжалась, она медленно, без лишнего шума и спешки, подползла ко мне с другой стороны: «А ты?» — прочел я ее немой вопрос. Что же я творю?..
Идти было не трудно, я не чувствовал особого страха. То ли был настолько удручен, то ли мои мозги уже начинали отказывать от переизбытка эмоций и переживаний. Я шел медленно, давая Акиме и Гарику под прикрытием серости смотаться куда по-дальше от этого чертовского места. В руках силой отзывался автомат Акимы. Я был готов. Был готов дать отпор, убежать, да, Господи, я был готов сам подохнуть, лишь бы дать время двоим оставшимся убежать отсюда. Кошмар.
Машина все еще не шевелилась. Она замерла над телом Скитальца, подергивала чешуйками на морде. Она регистрировала все запахи, что витали вокруг нее, что сопутствовали смерти. Мое приближение она так же чувствовала, но не реагировала. Ждала? Нет, это слишком похоже на паранойю, не могла эта тварь держать на меня планы про запас, мозгов не хватило бы. Ни одна из моделей существующих у «Скайнет» терминаторов не могла выполнять столь сложные задачи, как отложенный план уничтожения. Либо прямая атака, что делали «шестисотки», либо засада с последующей кровавой баней, как и вели себя «трехсотки». Ждать и откладывать решение не умели ни те, ни те. Но ведь передо мной трехсотая модель, я давно понял. Какого же черта происходит, кто мне скажет?! Я терялся в догадках — одна дурней другой.
Стоило приблизиться к машине на еще один метр, как она взревела поршнями на спине, разворачиваясь. Сердце замерло, испугавшись не меньше мозга. Из-под стального кожуха слабой полоской выглядывали красные сенсоры машины, решетчатая «морда» все еще парила на холоде. Весь вид машины ужасал: с момента последней встречи, я впервые разглядел ее полностью.
Вся в царапинах, обшивка сколота в нескольких местах, повсюду следы пуль и вмятины. Но главное, что бросилось мне в глаза — огромная светлая отметина на правом боку — широкий след, по которому корпус был мало, что вогнут внутрь, так почти лишился брони. «Родимое пятно» сразу произвело в моей черепной коробке прозвище. «Меченая».
Машина медленно повела корпусом в сторону, наклоняя его, словно пытаясь заглянуть мне за спину. Я рефлекторно последовал в ту же сторону, наклонившись сам. Тварь смутилась, поведя чешуей — не ожидала. Она наклонилась в другую сторону, и я, как кролик, что смотрит на удава, зеркально повторил ее движение. Холодок пронесся по всему телу вихрем, я осознал, что сделал. Забывшись, я зажмурился, ожидая, что сейчас окажусь в постели, и почти сразу открыл глаза, услышав скрежет перед собой. Машина почти синхронно со мной опустила, а затем тут же вздернула исцарапанный кожух, закрывавший сенсоры. Моргает...
Огромная туша, превосходящая меня самого по массе и габаритам как минимум в четверо, игралась со мной, как котенок, стараясь повторить мои действия. Страшно было осознать, что произойдет, если я побегу. Но выбора не было, руки холодели с каждой минутой, ноги же наливались теплом, готовясь к побегу.
Рывок. Ботинки скрипели с каждым широким шагом, за спиной стонала гидравлика — попал ты, Спектр, однозначно попал. На промелькнувшем где-то справа указателе выцветшей краской было написано о парке... Неужели, придется бежать от этой суки, попутно прыгая между поваленных деревьев?! Перспектива казалась мне чрезвычайно «привлекательной». Мало того, что я уже жалел о совершенном проступке, я не мог придумать, как мне сбежать. Тварь явно отдохнула, и только игралась со мной, она вполне могла одним броском превратить меня в салат, но словно специально тянула время, несясь за мной с третью присущей скорости. Впереди в серости маячили высокие деревья. А вот и парк, чтоб его лешие... Метров пятьдесят, не больше, и маневрировать машине будет крайне проблематично — среди густо насаженных деревьев, некогда блистающих роскошной зеленой листвой, перемещаться без потерь в скорости было трудно даже мне. Несоизмеримо труднее это будет делать Меченой. Ах, черт возьми, я уже дал ей имя! Порой сквозь усталость и чувство апатии, что держат меня многие годы, я замечаю за собой некоторые странности, объяснить которые с ходу... не могу. Давать вещам имена, подолгу размышлять в темноте с самим собой, что-то объясняя тени от слабой лампочки, служащей ночником. Казалось бы, сумасшедший. Но сомневаюсь в таком определении. В правильности такого определения.
Выбор оказался не плохим — я смог выиграть как минимум десяток минут у машины, виляя между кривых и выжженных стволов некогда величественных деревьев. Прыгая через поваленные стволы, оставляя клочки одежды на сухих и острых ветвях умерших еще не выросшими сосен и кустарников, я заставлял машину вновь и вновь врезаться боками в стволы, обламывая толстые ветки. У меня было достаточно времени, чтобы потерять ее из виду, и бежать уже от одного лишь звука ее шагов. Влажная земля под ней хлюпала столь мерзко, что пробирало до самых костей. Я же старался просто прикидывать направление.
— Почему ты бежишь... за мной?! Там же две таких аппетитных тушки позади, за газелью сидели! — бормотал я под нос, пытаясь понять, почему же, и в правду, я?
Ответ никак не приходил, я получал лишь новые вопросы, и все они начинались со слов «Почему я...». Мои высушенные беготней мозги отказывались вспоминать иные слова, и я просто придумывал очередные вопросы на основе старых.
Парковая зона только начиналась, и лишь сейчас я выбежал на дорожку, уложенную мелким камнем, с неизмеримым количеством выбоин и расселин. Массивная каменная скамейка, а точнее, то, что от нее осталось, показалась мне отличным местом, о которое можно опереться и хотя бы слегка перевести дух. Мои холодные руки схватились за щербатую поверхность камня, впервые за несколько минут ощущая на себе что-то, кроме ветра. Дыхание восстанавливать пришлось долго, страх не позволял успокаиваться и даже на мгновение отвести взгляд от темных силуэтов голых деревьев позади. Чему-то внутри меня так и хотелось увидеть среди них высокую птичью фигуру меченой «трехсотки», увидеть это по-детски наивное свечение красных фото-сенсоров, это зловеще-холодное выражение скул корпуса, эти кошачьи повадки. «Трехсотка» сочетала все это так гладко и безукоризненно, настолько выверено и точно, что сам по себе возникал очередной немой вопрос: «Она ведь единственная такая?», ответа на который ждать не приходилось. Хоть я и свыкся с ощущением опасности, исходящей от нее, я не мог смириться с ее излишней человечностью. Точнее, похожестью на человека, с ее живой искоркой в ярко-красных глазах. Моих познаний, коих я набрался в довоенной литературе и в байках, рассказываемых старожилами и прихожими Искателями, хватало лишь на то, чтобы убедиться — «Скайнет» так или иначе захочет полностью скопировать поведение людей, но с чего она, черт побери, захочет начинать?.. И вот он, очередной немой вопрос в копилку, и десятая часть содержимого которой не получит ответов.
Передышки было достаточно, чтобы возобновить побег.
Погода весь сегодняшний день была ни к черту, но теперь она в конец решила надо мной поиздеваться. Помимо леденящего ветра на мою голову свалилась еще и очередная порция густейшего тумана, который природа словно выдавала порциями — часок, и хватит, еще один — вот вам еще. Он мешал нормально оценить расстояние до преследующей меня машины, ориентироваться приходилось лишь по звукам. Территория парка только начиналась, а вот день уже близился к концу. Приближалась ночь, а бегать от меченой «трехсотки» под покровом темноты мне не хотелось. Я, скажем прямо, и в свете дня не отличался особым мастерством ведения погони, как преследуемого, так что мои мысли по поводу ночи в представлении, наверное, не нуждаются.
***
...Прошлое Лиса было мутным. По крайней мере, не прозрачней самогонки, что так любили и практиковали в производстве там, где он проживал несколько последних месяцев. Выпивку тамошних самогонщиков нельзя было назвать водкой, нельзя было описать, как брага. Это простейшая сивуха, а порой и обыкновенная вода, слегка разбавленная остатками медицинского спирта.
Лис жил на юге, в одном из убежищ спального района. Отдельная койка, вид на пустырь. На самом деле, чертовски хорошие условия там, где спать приходилось по трое на матрасе. Жизнь дочери старшего офицера стоит многого и по нынешним временам, с этим не поспоришь. Бывший консультант в магазине охотничьего оружия был и уважаем, и нелюбим всеми, кто изо дня в день видел его, кому тот мозолил глаза. Косые взгляды и крепкие рукопожатия лились на него тугими потоками помоев. В каждой пожатой руке чувствовалось отвращение, начинавшее переходить в ненависть. Но убить его не пытались. «Дорогим выйдет» — отвечал он сам. И правда.
Последний месяц Лиса в его пристанище оказался самым тяжелым из всех тех, что он пережил. Каждой твари по паре, ведь верно? А лисицы не всегда верны... Рыжеволосая девушка точеной фигуры и светлых, почти белесых глаз махнула хвостом перед бродягой, которого тут же потеряла из виду. А он долго смотрел в след, надеясь увидеть знакомый блеск в тишине апатичного общества. Остатков общества.
Разбитое сердце болит сильнее любой раны. Любого огнестрела, коих на теле Лиса было великое множество. Карты шрамов и синяков, казалось, привлекали блудных лисиц к поверженному и сломленному герою, но внутренняя его сила не давала им возможности. Не давала воли и самому ее носителю — держала в узде. Сковав по рукам и ногам, что-то, сидящее глубоко в груди, сдерживало крик отчаяния, не позволяло бросится в распростертые объятия первой же блудницы. То, что называют «стержнем» в согнутой лисе не потеряло силы. Оно влекло угрюмого бойца, ни кем иным его назвать нельзя было, на отшельничество, или хотя бы подальше от его злополучной норы. Косые взгляды все чаще хлестали его спину, все больнее сжимались ладони в его рукопожатиях — Лис зверел, пытаясь побороть в себе желание растерзать любого, кому не повезет встать на его пути. В иссиня-темных глазах зверя все чаще мелькали искорки безумия, яркие пятна боли, которую так хотелось выплеснуть куда-нибудь прочь.
Он сорвался. В порыве злобы, в рывке отчаяния он устремился, не видя угроз и преград вдаль, к самому горизонту — туда, где последний раз встречался со своей любовью. Порыв сумасшедшего зверя было не остановить, и даже часовые на мостах, каких ему пришлось пересечь два, словно не замечали его. Давали шанс. То ли умереть по своей воле, то ли переродиться во что-то более... ценное.
Пустынная набережная Москвы-реки не ждала гостей. Она берегла себя для новой партии «запчастей», что со дня на день, по расписанию, должны были сбросить в нее на другом берегу. Лис плевать хотел на страхи, он нутром чуял, что он должен прийти именно сюда. И именно в это время. Час за часом, обезумевший зверь метался по длинной набережной зловонной утром реки, ожидая того, чего сам не знал. Он чувствовал, но не понимал. Слышал глубоко внутри голос интуиции, но не решался послушаться. На искореженной иве, чьи ветви давно склонились к самой кромке воды, как в старых фильмах и романах о любви ножом было вырезана надпись, заставившая зверя замереть.
«...Я так устала».
Акима и Гарик уже успели отмахать с половину километра от университета, и теперь на их пути лежало широкое поле, поросшее мелкой желтоватой травой, с несколькими остовами грузовых машин. Район, в котором мы находились, считался самым пустым. Взять, к примеру, тот же восток Москвы: куда не глянь — везде проржавевшие автомобили, везде витает запах смерти и гниения остатков живности. Здесь же... Чистота и порядок, если пустынные улицы, покрытые сантиметровым слоем пыли и песка, можно назвать «чистыми». Батарейка в рации Акимы села сразу после того, как та сообщила связисту Григорьева о том, что их нужно забирать. Больше попыток не будет.
— Он сказал, когда? — Гарик нервничал.
— Только место.
В руках Григорьева всегда было немало ресурсов, как военных, так и вполне мирных, поэтому Гарику приходилось лишь гадать о том, как именно их отсюда эвакуируют. Вряд ли наш командир решит отправить скоростную группу, какие пару лет назад использовались чуть ли не для всего, поскольку в округе огромное множество сухопутных терминаторов, на манер тех же «неваляшек» или чего-нибудь поопаснее. Вертолет - жирновато для двоих загульных агентов. Хотя, учитывая цель...
Местом эвакуации назначили пустырь неподалеку, некогда бывший спортивной площадкой школы. Ограждение растащили на металлолом, как, собственно, и весь спорт-инвентарь. На самом деле, площадки бы хватило на заправский винтокрыл, но такие машины находились на вооружении только у кого-то из центра. И-то по неподтвержденным данным. Кстати, аэропортов под контролем Сопротивления было всего два: Внуково и Домодедово. Оба укрепили, за каждый из них готовы были рвать глотки, потому что именно туда с военных баз в Московской области вывели большинство средств противовоздушной обороны и большую часть боевой авиации. Аэродром в Жуковском был следующим в планах командования для закрепления. Нам не хватало техники, а там, после выставки две тысячи второго года, должна была остаться вполне дееспособная техника, и не только воздушная.
— Сколько нам еще? — просипел сквозь усталость Гарик.
— Не долго. Мы почти на месте...
Акима боялась за меня. Как позже выяснилось, она в тот момент была полна предположений моей участи: разорвали, удавили, расстреляли. Возможно, именно из-за ее мыслей и опасений, я как на зло огребал от каждой машины, какую встречал; а может быть, она спасала меня, и я еще просто не получил предначертанного, того, что она останавливала на подходе своими молитвами, своими просьбами... Я верующий человек, но чаще полагался на милость Госпожи Удачи, чем Господа Бога — у него итак много забот. К тому же, говорят, что девушки передо мной падки, а Удача все-таки, девушка.
Ждать двоим спасшимся пришлось относительно недолго — наступала ночь, а любые спасательные операции ночью были категорически запрещены. За ними, все-таки, прислали разведывательный вертолет: китайского производства «Зэт-одиннадцать-дабл-ю», какие в двухтысячные пачками клепали на востоке по лицензии и отправляли обратно, в Россию, если были «излишки".
Акима переглянулась с пилотом лишь единожды, взяв с того слово о том, что как только взойдет солнце, лично он поведет эту машину вместе с Акимой на то, чтобы забрать меня.
«Китов здесь убивают ради выгоды и удовольствия, а виски разбавляют речной водой»...
|
|
| |
