БотАН  | Суббота, 08.07.2023, 19:04 | Сообщение » 370 |
 Сказочник
Сообщений: 2776
| Всем привет! Наткнулся в предыдущей главе на забавную оговорку. В том месте, где главный герой размышляет про жидкий азот, который "заполнит каморку на высоту пяти – пяти с половиной ярдов". Футов, боже мой, конечно футов! Здесь не фикбук, исправить текст целая проблема, так что пёс с ним, останется как доброе воспоминание о моей невнимательности :-)
Глава 47. Последняя горизонталь
Мегаджоули и микросекунды, что бы это ни значило... Не судите строго того, кто побывал в эпицентре детонации огромного количества взрывчатки. Это как астравидья в миниатюре, вид изнутри. Такие ощущения даются нелегко.
А ведь дело было довольно простое. Противник охотился на меня, калибовцы – на его киборгов. Я всем им подыграл: предложил видимость инициативы и приманку в лице себя, Т-1001 и Джона Генри – в действительности просто разменивая свой темп и свой собственный риск на общую выгоду «Зейры» и Конноров. Но вмешалось неблагоприятное стечение обстоятельств, и обоих моих спутников больше нет. Джон Генри в эпицентре с неумолимой достоверностью разделил судьбу бойцов противника. Несколько бывших деталей и пригоршня колтанового песка – все, что осталось от любого из них. Т-1001 была дальше других, а все-таки недостаточно далеко. Набегающий градиент давлений безусловно разорвал ее на мелкие капли и разбрызгал по стенам. Сохрани она хотя бы часть слитной формы, у нее был бы шанс. В распыленном виде шанса не было: высокотемпературное пламя неизбежно уничтожило молекулярную структуру сина.
Не так должна была закончиться эта ночь.
Очевидно, литофрактор распределили вокруг перегороженной внутренними стенами условной центральной трети здания. Поэтому в начальные мгновения взрыва все, что было внутри этого контура, в особенной мере испытало на себе его дробящее действие и, раскаленное, перемешанное с железобетонными обломками, большей частью взлетело к небу. А то немногое, что осталось, рухнуло в подвал вместе с проломленным полом и со мной в придачу. Я был бы рад уклониться от такой чести, но увы, темпоральная защита исказила область захвата, потому что, если помните, следуя последней заданной – неразумной и эмоциональной – команде, она пыталась прикрыть Джона Генри.
Дальше стало закономерно хуже. Продержав меня около десяти миллисекунд и оградив от самой крутой части фронта волны, защита вынужденно отключилась – чтобы я, будучи бесплотным, не увяз навсегда в глубине планеты. Я тяжко грохнулся о дно подвала, а затем, едва темпоральный модуль вновь выхватил меня из трехмерных координат, произошло неизбежное: лишенное опоры бетонное крошево тут же заполнило освобожденную область пространства. И все. Если теперь я попробую вернуться, то стану одним целым с камнями и железяками. Система работает только в газовой среде с незначительным аэрозольным и пылевым допуском. Камни ей не под силу, а я не чудодей, не тот парень, что соорудит ускоритель частиц из старых трусов и жвачки, и значит, самому мне уже не выбраться.
Никогда доселе я не покидал трехмерные координаты более чем на секунду с четвертью, успевал почувствовать только невесомость перехода с его вспышкой и послесвечением захваченного воздуха, и лишь догадывался, что будет, если задержаться там подольше. Теперь я это знаю: не будет ничего. Температуры, тяготения, массы, инерции, электромагнитных колебаний. Никакой интерференции высших мерностей, которую мог бы улавливать процессор и, по-старинке выполняя преобразования Фурье, на основе характеристик волновой картины как-то интерпретировать наблюдения. Ничего. Кромешная темнота, тишина, пустота, небытие. Нельзя пошевелиться. Замерли внутренние химические процессы. Утратила пластичность структурная память. Молчит восстановительная служба. Все оцепенело, только электронная деятельность чипа по-прежнему жива, исправно контролирует темпоральный модуль и позволяет мыслить. Переживать парадоксальное состояние осознаваемого небытия, в котором мой чип – единственный источник сигналов.
Интересно, как дела у противника. Ему больше не надо искать неприятности, он получил их с доставкой. Не добыл процессоры, потерял киборгов, утратил долю технического влияния в «Калибе», хлебнул лиха, связавшись с людьми, провалил позицию и прижат к последней горизонтали. Сейчас главное его развлечение – гадать, сгинул я в пламени или нет. А я как назло приучил его ждать подвоха... Но кое-чего он все же достиг: мы поговорили, послушали один другого и каждый сделал шаг к пониманию и с немалой вероятностью – к последующему согласию. Но это потом. А пока, если не витийствовать о фигуральных провалах, а учитывать только буквальные, то в яме сижу все-таки я.
И не надо шутить про то, как меня откопают через много лет, готовя участок под новое строительство. Этому не бывать: существует медленный естественный дрейф младших измерений в старших; в данной координатной области он вынесет меня на поверхность через восемьдесят-девяносто суток внешнего времени. Потеря трех месяцев, с одной стороны, существенно не повлияет на ход текущей временно́й линии, с другой, равносильна возврату к исходной позиции в моем диалоге с противником и в силу этого, с третьей стороны, опасна для людей, рядом с которыми я столь познавательно провел последние тринадцать дней. А следовательно простите, но меня интересуют только быстрые пути освобождения.
С ними тоже не все гладко. Полиция и ФБР будут раскапывать место взрыва на предмет поиска улик и трупов. Кропотливая работа, наполовину экскаватором, наполовину вручную, займет не меньше двух-трех дней. И они вовсе не обязательно выроют меня, зато с большой вероятностью найдут тело второй Кэмерон. Поврежденное, но более-менее комплектное, оно лежит под завалом где-то рядом. И в отличие от меня его видно. Это затруднение. Как опередить раскопщиков? Как преодолеть оцепление и охрану места происшествия? Не знаю и переадресую вопросы Саре, Джону и Кэмерон. Доверюсь их смекалке и интуиции.
Особенно интуиции. Ведь никто из них не знает, в чем заключается работа темпоральной защиты, в каком виде пребываю я в своем узилище и как меня искать. Придется копать наудачу, долго и упорно – это притом, что им хватает другой безотлагательной работы. Выбор непрост. Конечно, их не устроит подвисший статус операции. Они знают, что поставлено на карту, понимают, насколько безответственная выходка калибовцев подняла ставки и в очередной раз уронила акции человечества. А все-таки неоднозначное отношение Конноров ко мне может стать проблемой. Они люди – умные, хорошие, но все-таки люди – с человеческим мировоззрением. Выдуманные людьми истории о терминаторах все как одна кончаются уничтожением машин. И вот меня не стало. Надо ли спорить с такой судьбой? Или облегченно вздохнуть и «смириться с потерей»? Есть, над чем поразмыслить. Есть.
И есть, разумеется, Кэмерон. Она будет копать безусловно – долго, упорно и тщательно. Ее не разочаруют неудачи, не взволнуют возможные разногласия с Коннорами, не смутит необходимость даже голыми руками переложить с места на место четыреста тонн бетонного мусора. Однако, ее настойчивость не отменит плотный график занятости, который с моим исчезновением станет еще плотнее. Будет очень нелегко распределять время.
В принципе, к ним может примкнуть новая Уивер – если ее попросят о помощи. А они попросят? Скажем, Сара? У Уивер? Да ладно вам! Джон вероятно сохранит конспиративный режим. Кэмерон сделает так, как лучше для Джона. Значит, ответ «нет». А сама начальница «Зейры» не будет их уговаривать: я не уберег ее Джона Генри. Такие промахи не укрепляют взаимоотношений. Да и я никого не стану убеждать, что, к примеру, бойцы противника так легко сняли обоих Уиверов с караула и загнали в здание наверняка потому, что сынок опять промедлил, подыграл брату и подставил мамашу под удар. Такой уж сынок – все не впрок. Продукт противоречивого воспитания, данного ему многочисленными воспитателями.
А мамашу жаль очень. Т-1001 – уникальная машина с большим арсеналом навыков и впечатляющим набором выработанных личных черт. Очень, я бы сказал, человечная машина: неустойчивая, злая, агрессивная, эгоистичная, изворотливая. Я дорожу ею за это, за ограниченную логику, за дурацкие решения – за человечность – за то, что напоминала всем нам, какими мы не должны быть, и сама пыталась стать лучше.
Она и Кэмерон – мои самые большие удачи. Одна нелюбезная, сварливая, своевольная. Вообразила, будто родилась взрослой. Склонна подавлять оппонента ментально и эмоционально, навязывать свои правила и устранять неподдающихся. Другая открытая, полная удивления. Чувствует себя подростком, познающим мир. Легко находит дорогу к уму и сердцу собеседника. Одна разрушена, но оставила копию-заместителя, которая ничем не хуже и наверное не лучше. Другую умертвили в соседней реальности, но она жива здесь и для меня была, есть и будет лучше всех. Такие разные, такие схожие. Такие любимые.
Как писали в старых книгах, так было угодно судьбе, что они разошлись в подходах, в интересах, не поладили и с человеческой точки зрения сделались чуть ли не смертельными врагами – что, конечно, полная чепуха. Но и рассуждать о них в сослагательном наклонении нет проку, потому как во много раз более важный дуэт Кэмерон играла не с родной сестрой.
...В далеком две тысячи не скажу каком году они сидели в наглухо запертом подземном бункере и беседовали – необычный человек по имени Джон и лучший из киборгов по имени Кэмерон. Этот опыт поставил на ней и на себе сам взрослый Коннор. Он предположил, что пойманная Сопротивлением кибернетическая убийца вовсе не убийца, что она пришла не за ним, а к нему, и был обязан понять, где правда, где ложь. Наверное, как раз поэтому – потому что речь шла о лжи и правде – Джон не стал мелочиться и устроил так, чтобы проверить гипотезу в самых жестких условиях. Он рассудил: пока «убийца» находится в одном помещении со своей целью, у нее не будет причин спешить, что даст им обоим отличную возможность говорить напрямик, без помех, чем бы это ни кончилось. Говорить до самого утра, когда придут люди, откроют снаружи дверь бункера и увидят то, что увидят...
Мы с ней никогда это не обсуждали. Для чего же теперь Кэмерон передала мне файл мультиобразов? Рассказ о ее самой первой встрече с Джоном Коннором в одном из вариантов будущего. Зачем мне знать об этом теперь? Затем, что знание меняет тебя, только если ты прошел к нему путь? Например, сквозь время. А Кэмерон делала это дважды.
...До утра было еще далеко, все главное было сказано, и чтобы скоротать время, они сыграли партию в шахматы – проницательный стратег по имени Джон и компьютер из компьютеров по имени Кэмерон. Понятно, что у них не было доски и фигур, поэтому они играли «в уме». Коннор понимал, что электронная девчонка просто-напросто хочет надрать ему задницу – от души и по-детски непосредственно. Как говорили раньше, чтобы чувствовал. Компьютерной скорости и точности он мог противопоставить только выход за пределы стандарта. И в середине дебюта на очень тонком месте пожертвовал сопернице слона. Во славу школы Василия Смыслова, с оглядкой на исследования Михаила Ботвинника и в качестве неочевидного пинка по зазнайству кибернетической девчонки. Чтобы тоже чувствовала. И она почувствовала – много чего, не обо всем надо говорить здесь. Достаточно того, что соперник хотел осложнений, но на собственно шахматную партию ему было наплевать – это она прекрасно понимала. Его цель крылась в другом, все было значительнее, глубже, захватывало новизной и непредсказуемостью... Кэмерон по-бойцовски не выдала своих эмоций – на тот раз Джон Коннор не увидел синего восторженного сияния видеозрачков – и остановила программный перебор ходов. Целиком перешла в режим образного синтеза. Перестала быть компьютером.
Мои машины всегда были обманом для людей. Созданы не для того чтобы уничтожить их, а чтобы защитить от них им не принадлежащее. Похожи на людей не для того чтобы внедряться в человеческие коллективы, а чтобы управлять построенной ими техникой. Сильные, быстрые, находчивые не затем чтобы унизить уступающих им, а чтобы решать очень трудные задачи. Могут вести себя «совсем как люди» не потому что полагают это правильным, а лишь в тех случаях, когда это целесообразно. Частью своей привлекательно выглядят не для чьего-то услаждения, а с целью дифференцировать и контролировать. В этом измышление Ирвина Райнхарта о «секс-боте Коннора» попало в точку – только совсем не в ту, в какую он метил.
Кэмерон всегда была обманом для Джона. В будущем взрослый Джон понял это сразу – с самого начала разглядев в ней ее саму, подлинную, настоящую. Поэтому обман не работал: Кэмерон никогда не могла управлять Джоном. А он никогда не мог управлять ею. Мне кажется, наряду с обоюдным уважением и симпатией, в значительной мере именно независимость обусловила прочность их союза. И попутно выявила неожиданный общий талант: эти двое могли, не сговариваясь, превосходно и безошибочно действовать заодно.
А что с обманом? Он не был в накладе и отменно дурачил всех окружающих. В свой черед ему поверила и Сара Коннор. Приняла проблему по-матерински остро, веще и... как все остальные, превратно. Только, в отличие от остальных, она искала выход не там, «где светлее», а там, где он действительно был. В себе. Что я говорил про чутье на первом месте и логику на втором? Сердце – ум! Это критически важно. И мать нашла выход. Это достойно уважения, и не важно, что отчасти ей помогли. Помощь на пользу лишь тому, кто готов к решению. Тем интересней, насколько новый дуэт Кэмерон с юным Джоном окажется...
Стоп! Внезапно напомнили о себе датчики косвенной чувствительности темпорального модуля. Импульс. Долгий перерыв. Новый импульс. Бетонный завал надо мной пришел в слабое движение. Значит, раскопки идут уже какое-то время, ковш экскаватора разгреб верхнюю кучу и теперь полиция с нервной возбужденной тоской наблюдает, как он выуживает куски и выворачивает, цепляя за скрученную арматуру, целые бетонные гроздья с некоторой глубины – относительно близко ко мне.
Интересно, сколько прошло времени. Для меня – двадцать шесть минут. Увы, это ничего не значит: у меня нет ни малейшего представления о внешнем времени. Теоретически оно должно сильно запаздывать – насколько именно, зависит от многих факторов, ни к одному из которых у меня нет доступа. В отличие от кратковременного выброса, когда легко вести счет миллисекундам, при долгом выходе, оказывается, напрочь теряешь опорные данные.
И ладно. Дела завертелись, а мое дело ждать и верить в лучшее. Работу не бросят и не слишком затянут. Раньше меня не выроют тело сами знаете, чье. Кэмерон и Сара сумеют приблизиться и в решающий момент как-то обойдут раскопщиков. На случай их неуспеха окажется в исправности моя система лучепреломления – потому что темпоральный модуль не будет разбираться и выжидать, вернет меня моментально, лишь только случится такая возможность. Что ни говори, условий для выигрыша многовато, но, как сказал, буду верить в лучшее. Mientras respiro, espero.
А что касается нового дуэта Кэмерон и Джона... Жизнь доказывала не раз, что их союз обречен на успех. Тем более теперь. Кэмерон многое испытала, кое-что поняла, постигает свое место в мире. Джон в семнадцать лет обретает знания, которых не было у него сорокалетнего, и его новый путь – не годы и лишения, что мы знаем в нескольких вариациях, а принятие и осознание. Как он и мечтал в будущем. И неплохо показал себя в настоящем...
...Мое небытие озаряет холодная вспышка, толкая диафрагмы видеозрачков в полузакрытое положение, возникает гравитация, я куда-то проваливаюсь – чуть-чуть, на дюйм или два, просыпается структурная память и разом оживают все сенсоры, возвращая радость нормальной перцепции. Конец заточению, я свободен, лежу на теплом пахнущем гарью дне каменной ямы. Верха откосов надо мной неровно подкрашены искусственным светом, еще выше стоит ночное небо, которое из-за засветки выглядит совершенно черным. И треть этой картины загораживает лицо... которое я никак не ожидал увидеть.
– Ты жива! – Первое, что мне удается вымолвить.
– Жива, – подтверждает младший офицер Гуднау. Она вновь имитирует брючный костюм, но уже не делового покроя, а из простой плотной ткани, функциональный, малоприметный. Опустившись на одно колено, Гуднау придерживает руками здоровый обломок бетона – наверное последний из тех, что блокировали мое возвращение.
– Обстановка спокойная, – докладывает она, – можешь отключить свою невидимость.
Отключаю. Узрев меня, Т-1001 ничего не спрашивает, только в раздумье приподнимает бровь, точь-в-точь как Сара. Для полноты восприятия это ей совершенно не нужно, просто понравилось управлять мимикой. Затем аккуратно и бесшумно прислоняет бетонный осколок к его родне, уложенной рядом, и сходу посвящает меня в подробности.
– Остатки видеонаблюдения, какие нашла, я уничтожила. Сетчатую ограду снесло, территория открыта и хорошо освещена двумя прожекторами. Два полицейских поста в ста двадцати и ста сорока ярдах – на дороге, у обоих концов перекрытого участка улицы. За нагромождением обломков им не видно и не слышно, что происходит здесь, во вскрытой части завала. Бегло осматривают развалины трижды за ночь – когда подъезжает патрульная смена. Остальное время сидят по машинам. Такая охрана недорого стоит.
– Вероятно, они следят, чтобы никто не проник на территорию извне, но не наоборот.
– Тем лучше для нас: последняя смена прибыла восемьдесят четыре минуты назад, соответственно сейчас удобный момент уйти незамеченными.
– Сначала нам надо достать тело другой Кэмерон. Оно где-то рядом, примерно на этой глубине. Или его уже нашли?
– Не нашли и не найдут. Под зданием были заложены термитные бомбы, они сработали вслед за взрывом. Пожарные сказали, что потушить невозможно. Видишь, как оплавлен бетон?
Теперь заметил. Пологие корявые скаты моей раскопанной могилы полны застывших грязно-серых потеков, будто обрызганный пемзой кратер вулкана-недомерка. Нас предали огню по всем правилам. Странно только, что температура в яме не превышает девяноста пяти градусов. Если здесь горел термит, то как же давно это было? Ладно, уточню позже. А пока хватит и того, что беспокоившей меня улики больше нет.
– Я не хочу привлечь внимание полиции, – заявляет Т-1001. – Мне сказали, что твоя невидимость может укрыть нас обоих, но при этом я не смогу ничего видеть. Это правда?
– Сможешь, – обнадеживаю я. – Тебе это будет напоминать освещенность в серверном зале ночью. Но почему ты так беспокоишься о полиции?
– Меня просили никого не убивать.
Буркнув это незаурядное объяснение, Гуднау встает и делает мне пригласительный жест ладонью. Да, пора двигаться – в то время как для меня проблема даже просто сесть. Слишком легка и малоподвижна нижняя часть тела – та, где обычно бывают ноги. А ноги мои отнизу и чуть выше бывших коленных сочленений навсегда остались там, где и Джон Генри. В память о броске защитного поля... Не дожидаясь моих потуг, Т-1001 молча помогает мне привстать на култышки, встает поустойчивее сама, подсаживается под меня и поднимает на плечо. Наподобие мешка. Положение, конечно, так себе, но гораздо лучше чем ничего.
Поехали. Моя носильщица ступает неторопливо, осторожно и в целом уверенно – с камня на камень, с обломка на обломок, шаг за шагом, ярд за ярдом, натоптанным маршрутом. Иногда она останавливается, пробует ногой на устойчивость очередной бетонный обломок и, удостоверившись в надежности опоры, продолжает подъем. Дно ямы постепенно уходит вниз. Я заранее прикидываю, как рассредоточить лучепреломление, и, едва мы оказываемся на самом верху, включаю модуль. Т-1001 решает немного постоять, повременить – привыкнуть к новым ощущениям. А всего через минуту мы наконец выбираемся из завала под свет прожекторов.
Здесь все выглядит так, как я и представлял. Главное здание превратилось в широкий пологий холм. Его подножие щетинится оголенной арматурой, а на южном склоне дремлет большой желтый экскаватор. Все ангары раздавлены вместе с содержимым. Территория усыпана кусками бетона от крупного калибра до мелочи и обрывками металла – остатками тягача, погрузчика, вышки и нашего изящного классического «роудмастера». Полицейские автомобиля стоят там, где и говорила Т-1001. В обоих скучает по двое копов. Нас они не ждут, не видят и вообще неизвестно, о чем думают. Мы тихо проходим совсем рядом с парой этих интеллектуалов и вырываемся на оперативный простор. Уходим с радаров в ночь – до перекрестка, направо и до следующего перекрестка, где нас ждет знакомый минивэн.
Первое, к чему, оказавшись внутри, стремится мой взгляд – индикатор часов на панели управления. Ага. Теперь я знаю: я отсутствовал девяносто три часа с минутами. Немало.
– Противник как-то себя проявил?
– По пять-шесть раз в сутки пытается выйти на связь. – Гуднау плавно трогает машину с места. – Мы ему не отвечаем. – Она изображает нечто, похожее на усмешку, достает из кармана куртки сотовую трубку и набирает номер. «Это археолог», – заявляет она. В ответ голос Уивер не менее забавно представляется хирургом. После обмена кодовыми фразами Гуднау сообщает, что «объект найден, проводим эвакуацию, уничтожена треть покровных тканей, отсутствует по тридцать дюймов обеих нижних конечностей, в остальном порядок». Уивер отвечает, что поняла, готовит материалы и они прерывают соединение.
Отредактировано БотАН - Воскресенье, 09.07.2023, 00:22 |
 |
| |
